Эмма Выгодская - Опасный беглец. Пламя гнева
После обеда Ван-Гейм не почувствовал никакой боли, но на третий день у него началось жжение в кишечнике.
Через три недели Ван-Гейм скончался в страшных мучениях. Старая Кадат ходила за ним до последнего часа.
Раджа Адхипатти, регент Лебака, боролся за свои права, за власть над населением, за милость голландских властей, за возможность привольно жить с семьёй и домочадцами на лебакской земле. Раджа не выбирал средств.
«То же самое ты приготовил и нам, Адхипатти!» — с дрожью подумал Эдвард.
Он прошёл к Эвердине.
— Эвердина, — сказал Эдвард, — моего предшественника отравили.
Лицо Эвердины от страха сделалось пепельным.
— Надо уезжать отсюда, Эдвард!
— А мои крестьяне, Эвердина? Я ещё не получил ответа от резидента.
Глава двадцать первая
ПОЕДИНОК ОГНЯ И МЕДУЗЫ
Крытая европейская коляска остановилась у дома.
Грузный мужчина вылез из коляски; став на подножку, он спустил ногу и несколько раз попробовал ею землю, словно не решался ступить сразу.
Это был Брест-ван-Кемпен, резидент всего Бантама.[54]
Провинция Лебак была для резидента, как коварный яванский вулкан: много лет мирно курится на горизонте, все давно привыкли к этому и не боятся извержения. И вдруг — столбы огня и тучи пепла.
Письмо ассистента Деккера из Лебака было первым облачком пара. Резидент выехал в Рангкас-Бетунг, чтобы с глазу на глаз поговорить с ассистентом.
«Этот сумасбродный Деккер!»… — с досадой думал резидент в дороге.
«Сумасбродный» Деккер уже бежал к нему от дома, худой, светловолосый, растрёпанный.
— Господин резидент!.. Очень рад, господин резидент!..
— Очень рад, — бесцветным голосом произнёс резидент. — Какая жара!
Резидент с неодобрением посмотрел на полуразвалившийся дом, на бедную веранду, на заросший сад.
Они прошли в кабинет.
— Я хотел лично переговорить с вами, менгер Деккер…
— Ваш слуга, господин резидент!
Брест-ван-Кемпен сел и расплылся в кресле, как беспозвоночное животное.
— В ответ на ваше отношение от двадцать четвёртого февраля…
— Прошу извинения, господин резидент!.. — Эдвард не мог усидеть в кресле. — В моём отношении была изложена только десятая доля тех преступлений, которые…
Но резидент не слушал.
— В ответ на ваше отношение от двадцать четвёртого февраля, — недовольно дотянул резидент, — хочу поставить вам на вид, менгер Деккер, что обвинения ваши преждевременны…
— Преждевременны? — подскочил Деккер. — Преждевременны, после десятков лет самого подлого угнетения?.. После неслыханных преступлений, совершаемых на глазах у всех, на ваших глазах, господин резидент?!
Лицо резидента, водянистое и расплывчатое, как тело медузы в воде, не изменилось.
— … что ваши обвинения несколько преждевременны и что вам следует взять их обратно! — наконец договорил он свою фразу.
— Обратно? Никогда! — сказал Эдвард. — Я не стал бы ставить на карту семнадцать лет — семнадцать трудных лет службы в колониях, если бы не был уверен в правоте моих обвинений… И я ещё не всё вам написал, господин резидент! У меня в руках есть прямые доказательства того, что мой предшественник, Ван-Гейм, погиб не своей смертью. Его отравили!
— Доказательства? — быстро спросил резидент. — Какие?
— Показания Кадат, старой служанки Ван-Гейма. Раджа отравил моего предшественника, когда он обедал у него в Паранг-Кудьянге. Кадат ухаживала за Ван-Геймом до последнего часа, она знает все обстоятельства его гибели.
— Эта служанка Кадат, — осторожно спросил резидент, — белая?
— Метиска, — объяснил Эдвард. — Дочь голландца и яванки.
— А, вот как! — Брест-ван-Кемпен, успокоенный, откинулся в кресле. — Разве можно, менгер Деккер, давать веру показаниям лиц туземной крови?
Не торопясь, он закурил сигару.
— Зачем вам понадобилось так неосторожно поднимать историю? — уже откровенно сказал резидент. — Здешний туземный регент — очень милый, сговорчивый старик. Без его влияния на народ мы не смогли бы собрать налоги по Лебаку. Когда мне нужны люди, я обращаюсь только к нему.
Брат жены резидента, плантатор Ван-Грониус, арендовал в соседнем округе большую правительственную кофейную плантацию. Ван-Грониусу часто бывали нужны люди, и он доставал их через раджу.
— Вы сделали ошибку, написав мне, — уже откровенно сказал Брест-ван-Кемпен. — Советую вам взять обратно свои обвинения, пока не поздно.
— Нет! — твёрдо сказал Эдвард. — Обвинений своих я назад не возьму. Раджа повинен в том, что население Лебака голодает сильнее, чем народ в других провинциях… Что деревни пусты… Что люди бегут в лампонгские[55] болота… Что несчастные жители, доведённые до крайности, готовы взяться за оружие!.. Я виню в этом туземного регента и ещё виню голландское правительство, которое в своей слепоте…
— Молчите! — поднялся резидент. — Понимаете ли вы, что говорите?
— Да, голландское правительство, которое в своей слепоте довело до голода и вымирания население страны!
— В таком случае, — задёргал подбородком Брест-ван-Кемпен, — мне придётся сделать представления его высокопревосходительству.
— Пишите генерал-губернатору! — заносчиво сказал Эдвард. — Я не боюсь!.. Лучше возить тачку с грузом или бить камень на дороге, чем служить так, как служат ваши чиновники, господин резидент!
Резидент ещё сильнее задёргал подбородком и торопливо начал прощаться.
«Сумасшедший, совершенно сумасшедший!» — морщился резидент весь обратный путь.
* * *Всё стало непрочным и неверным в этом доме, затерянном в глубине Явы; даже крашеный деревянный павлин на крыше словно облинял и опустил хвост. Контролёр Ван-Хемерт, пухлый и весёлый вначале, теперь помрачнел, похудел и смотрел в сторону: в конце концов, он не хотел лишиться места из-за «сумасбродного» Деккера. Эвердина сделалась недоверчива и грустна. Она никого не пускала ни в комнаты, ни на веранду. Только Дакунти с маленьким братом проходили к Эду и играли с ним целые дни.
Все продукты они теперь запирали в шкаф, всё быстро портилось в закрытом шкафу, в духоте и сырости тропиков. Сахар, крупу, соль, печенье надо было держать в стеклянной посуде. В бумажном мешке соль за несколько дней становилась мокрой, точно её смочили водой; крупа слипалась в комки и покрывалась пятнами плесени.
Сад Деккеров быстро зарос, семья сидела в комнатах и наглухо запиралась на ночь. Дом был старый, половицы гнулись во многих местах; резные украшения на веранде от прикосновения осыпались, как труха. Деревянные дома недолго стоят в вечной сырости индийских тропиков: жучок-точильщик дырявит их перекрытия, древесный муравей ест сердцевину брёвен. Эдвард постукивал по столбикам веранды, они давали гулкий отзвук; проеденные внутри, они грозили обвалом.
