Дарья Плещеева - Курляндский бес
Шумилов находился при нем – до дальнейших распоряжений государя.
Планы у Ордина-Нащокина были огромные – сделать Царевич-Дмитриев столицей «Русской Ливонии». До той поры он решал не столь значительные вопросы, начал создавать речную флотилию, отправлял на стругах в сторону Риги пушки, предназначенные для осады, принимал местное дворянство, которое норовило вместо здоровых молодых рекрутов подсунуть пожилых и негодных, вел переговоры о поставках зерна – Лифляндию шведы считали своей житницей, так что следовало лишить их хлеба. Кроме того, ему нужно было побеспокоиться и о раненых, которых после штурма насчитали четыреста тридцать человек. Были и иные встречи – не менее важные, в том числе и с бегинками.
Уже собираясь в Митаву, уже перечитывая в сотый раз и правя черновик соглашения с герцогом, в котором из пятнадцати пунктов важнейшими были – о русско-курляндской торговле и о превращении Митавы в опорный пункт русской торговли с Западом, Ордин-Нащокин вызвал к себе Денизу и Анриэтту.
Они после бегства из Гольдингена уже пришли в себя, отмылись и отчистились, достали приличную их полу и возрасту одежду.
– Вы не передумали, сударыни? – спросил воевода. – Я могу вас отправить в Москву…
– Нет, мы не передумали, – ответила Анриэтта. – Мы готовы ехать в Ригу.
– Это – то, что мы умеем делать, – добавила Дениза. – Мы выполним ваши задания и постараемся вернуться. Мы знаем, что такое осада, – возможность войти в город и выйти из города имеется всегда.
– Но пусть нас проводят. Хотя бы до того места, где мы можем встретить настоящих беженцев, стремящихся в Ригу, и войти туда вместе с ними, – сказала Анриэтта. – Еще нам нужны вещи, по которым бы все поняли, что мы – немецкие дворянки из Богом забытого имения между Кокенгаузеном и Крейцбургом.
– Арсений Петрович, пройдись с ними по лавкам, пусть наберут, чего им нужно, – распорядился воевода. – И где тот молодец – из Архангельска, что ли?
– Я велел ему ждать во дворе.
– Махни ему, пусть поднимется.
Петруха, знавший, что его позовет воевода, околачивался в замковом дворе, Ивашка – также, но по иной причине: он хотел быть поблизости от Денизы; он видел, что она и Анриэтта из города, где их поселили в почтенном семействе, приходят в замок к Ордину-Нащокину, и надеялся на случайную встречу. Когда Шумилов махнул рукой Петрухе, Ивашка пошел следом за ним к лестнице – нетрудно сказать, что решил, будто приглашение и к нему относится.
Оба молча поднялись на галерею, так же молча поклонились в пояс Ордину-Нащокину и Шумилову. Дениза и Анриэтта, которые должны были подождать Шумилова, отошли в сторонку.
Тот недовольно посмотрел на Ивашку, но промолчал.
– Ты можешь вернуться домой, в Архангельск, – сказал воевода Петрухе. – Силком держать не стану. Поедешь с Арсением Петровичем до Москвы, потом – домой. А лучше бы тебе остаться тут, при мне. Тут – дело, тут ты себя покажешь. Сам знаешь – сколько судов задумано построить. Мне такие молодцы нужны.
Воевода довольно разбирался в людях – знал, на какую наживку может клюнуть молодец вроде Петрухи.
– Коли твоей милости угодно, так останусь, – с достоинством ответил Петруха.
– Правильно решил, – одобрил Шумилов. – Ну, стало быть, Афанасий Лаврентьевич, забирай себе Васильева, сделай милость. А тебя, Макаров, я беру с собой в Москву. Прощайтесь, склочники.
Ивашка уставился на Петруху, Петруха – на Ивашку. Сбылась мечта – им больше не придется терпеть друг дружку. Одному дорога – в Посольский приказ, в Москву, другому – на новые двинские верфи.
– Вот и славно, – сказал Петруха. – Ну, ты, стало быть… прости, коли перед тобой чем грешен…
– Да и ты прости, – отвечал Ивашка.
Понимая, что если и свидятся еще раз, то случайно, они оба покивали друг другу, да и обнялись – вдруг, неожиданно.
– Арсений Петрович, а ведь нельзя их разлучать, – сказал Ордин-Нащокин. – Грех.
– Отчего же грех? – удивился Шумилов.
– Да ты на них погляди. Не видишь, что ли? Побратимы.
– Они?!
– Да. Видно же. Оставь мне и этого, что ли. Не все же моему Воину под диктовку письма писать, я его не к этому предназначил.
– Они твою милость своими склоками изведут и в гроб загонят.
– Ничего, потерплю.
Воевода усмехнулся.
Ивашка с Петрухой не то что отпустили – оттолкнули друг дружку. Сперва свирепо уставились, глаза в глаза, а потом Петруха, улыбнувшись во весь рот, со всей дури треснул Ивашку по плечу и получил такой же короткий и сочный удар.
– Ну вот и договорились, – заметил воевода. – И первое вам дело – в ночь выехать, довезти этих двух, и не ведаю, как их теперь по-русски-то назвать… Довезти до…
Немецкая карта здешней местности лежала на дорожном аналое, придавленная тетрадями. Ордин-Нащокин вытянул ее и ткнул пальцем посередке.
– Хоть до Икскюля, что ли. Но везти задворками, в ногах у нашего войска не путаться.
Передовые полки войска шли к Риге, и шли споро.
– Как твоей милости угодно, – сказал Петруха. – Где для них коней взять?
Оставленные на левом берегу бахматы были благополучно переправлены на правый и уже отъелись.
– Я велю дать им под верх смирных коней. А вы отыщите бритву, щетину обрейте, в немецкое платье опять обрядитесь…
– Опять бритву?! – хором воскликнули Ивашка и Петруха. И Шумилов, еле сдерживая смех, чуть не взашей вытолкал их с галереи.
Приказ воеводы был выполнен – в ночь Анриэтта, Дениза и их охрана отправились к Риге.
Анриэтта уже почти не хромала – у обозных лекарей нашлась отличная ядреная мазь, такой нестерпимой вони, что хоть помирай, но способная убрать воспаление что с конского, что с человечьего колена. Одежду себе подруги выбрали такую, чтобы сойти за дворяночек средней руки. Воспользовавшись добротой воеводы, прикупили и белья – лучшего, какое нашлось в глуши. Все увязали в два узла – как полагается беженкам.
Дорога заняла более суток, и к Икскюлю они выехали на рассвете. Дорога была забита телегами, повозками, попадались и кареты – лифляндские жители бежали под защиту рижских стен.
– Вот тут нам и расставаться, – сказал, обернувшись, Петруха.
– Благодарю, – ответила Анриэтта. – Помогите сойти с коня.
Петруха понял – не хочет прыгать, бережет колено. Он, перекинув ногу через конскую холку, ловко соскочил с бахмата и снял женщину с седла.
Дениза соскользнула наземь сама. Ивашка спешился и встал перед ней, не зная, как быть с руками – они вцепились в ременный повод мертвой хваткой.