Бернард Корнуэлл - Враг божий
– Бел! – выкрикнул я, когда первый из нападавших попытался перепрыгнуть через бойца, закрывавшего меня щитом. Я насадил фанатика на копье, как зайца на вертел, и отбросил вместе с копьем под ноги другим нападающим. Следующего сразил Хьюэлбейн. Мои товарищи с грозным пением рубили, разили и кололи. Мы были так сноровисты, так молниеносны, так хорошо обучены. В кольцо щитов было вложено немало часов скучной муштры, и хотя никто из нас долгие годы не участвовал в настоящем бою, навык не притупился и реакция оставалась такой же быстрой. Это и спасло нас в тот день. Вопящие фанатики напирали и пытались достать нас копьями, но передовой заслон стоял крепко, а груда мертвых тел перед нами росла так быстро, что вскоре превратилась в преграду для атакующих. Первые минуту-две, пока трупов еще не было и враги могли подобраться близко, нам пришлось попотеть, но по мере того, как гора росла, подбираться к нам становилась все сложнее. На это решались лишь самые отчаянные смельчаки, которых мы, пятнадцать человек, стоящих во внутреннем круге, легко уничтожали поодиночке. Мы разили быстро, подбадривали друг друга и убивали без жалости.
Кадок напал на нас в числе первых. Он так размахивал ржавым мечом, что клинок со свистом рассекал воздух. Боевое искусство епископ знал и попытался зарубить одного из бойцов в первом ряду, понимая, что, как только кольцо будет прорвано, нападающие быстро перебьют всех. Я отбил удар Хьюэлбейном и тут же нанес ответный, но меч задел лишь грязную копну волос. Тут Эахерн, низкорослый ирландский крепыш, оставшийся служить у меня несмотря на угрозы Мордреда, древком копья ударил епископа в лоб. Наконечника он лишился в самом начале боя, но удар стальным основанием древка оказался достаточно силен. Глаза у епископа сошлись к переносице, рот раскрылся, обнажив гнилые зубы. В следующее мгновение Кадок осел на землю.
Последней наше кольцо попыталась прорвать всклокоченная женщина, которая вскарабкалась на груду мертвых тел и с воплем прыгнула через передового бойца. Я поймал ее за волосы, позволил затупить разделочный нож о мою кольчугу и бросил фанатичку в круг, где Исса со всей силы наступил ей на голову. И тут подоспел Артур.
Тридцать всадников с длинными копьями наперевес врезались в толпу христиан. Подозреваю, что нам пришлось обороняться минуты три от силы, но с появлением Артура все закончилось в мгновение ока. Всадники неслись во весь опор, выставив копья; я видел, как брызнула кровь, когда одно из них вонзилось в ближайшего фанатика. В следующий миг враги уже бежали без оглядки; Артур, отбросив копье и потрясая сверкающим Экскалибуром, кричал своим людям, чтоб они перестали убивать.
– Просто гоните их прочь! – кричал он. – Гоните их прочь!
Всадники, разбившись на небольшие группы, быстро рассеяли врага.
Мои люди могли теперь отдохнуть. Исса по-прежнему сидел на всклокоченной женщине, Эахерн искал отрубленный наконечник. Двое из бойцов первого ряда получили серьезные раны, одному во втором ряду сломали челюсть, но в остальном все были целы, в то время как вокруг громоздились двадцать три трупа и десятка три тяжелораненых. Кадока, живого, хоть и шалого после удара копьем, мы связали по рукам и ногам, а потом, несмотря на приказ Артура относиться к противнику уважительно, остригли ему волосы и бороду. Он плевался и ругался, но мы заткнули ему рот клочьями сальной бороды и повели его обратно в деревню.
Здесь я и обнаружил Лигессака. Он не сбежал, а просто дожидался возле алтаря в церкви. Теперь это был старик, седой и тощий; он не противился, даже когда мы отрезали ему бороду, а сплетенную из нее веревку накинули на шею. Казалось, он даже рад увидеть меня через столько лет.
– Я сказал, что им не победить Дерфеля Кадарна, – проговорил Лигессак.
– Они знали, что мы приедем? – спросил я.
– По меньшей мере за неделю. – Он протянул руки, чтобы Исса смог замотать веревкой его запястья. – Мы с нетерпением ждали вашего прихода. Надеялись избавить Британию от Артура.
– Зачем?
– Потому что Артур – враг христиан.
– Неправда, – горько возразил я.
– Где тебе понять! – воскликнул Лигессак. – Мы готовим Британию к пришествию Христа и должны истребить язычество! – Последнюю фразу он произнес дерзко, с вызовом, затем пожал плечами и улыбнулся. – Но я сказал им, что Артура с Дерфелем не убьешь. Так и сказал Кадоку. – Он встал и вслед за Иссой вышел из церкви, а в дверях обернулся ко мне. – Я умру сейчас?
– В Думнонии, – отвечал я.
Он пожал плечами.
– Я увижу Господа лицом к лицу, так чего страшиться?
Я вслед за ним вышел наружу. Артур вытащил епископу кляп изо рта, и теперь Кадок бранился на чем свет стоит. Я пощекотал Хьюэлбейном его обритый подбородок.
– Он знал о нашем приезде, – сказал я Артуру, – и собирался нас убить.
– Ему это не удалось. – Артур резко дернул головой, уворачиваясь от епископского плевка. – Убери меч.
– Ты не хочешь, чтобы я его убил?
– Пусть живет здесь, а не на небе, – отвечал Артур. – Это и будет его наказание.
Мы забрали Лигессака и отправились домой, не особо задумываясь о его недавних словах. Лигессак сказал, что они знали о нашем приезде за неделю, однако неделю назад мы были в Думнонии, не в Повисе, и, значит, кто-то отправил сюда гонца. Засада была продумана заранее. Впрочем, нам не пришло в голову связать кого-то в Думнонии с кровавой бойней в диких горах; мы списали все на христианский фанатизм, не на предательство.
Сейчас, разумеется, христиане рассказывают совершенно другую историю: будто бы Артур напал на обитель Кадока, обесчестил женщин, убил мужчин, похитил сокровища. Однако я не видел, чтобы хоть одну женщину обесчестили, убивали мы только тех, кто на нас напал, а никаких сокровищ в обители не было, и даже если в и были, Артур не разрешил бы их взять. Близилось время, когда Артуру предстояло пролить много невинной крови, но не христианской, а языческой; тем не менее христиане считали его своим врагом, и история с Кадоком только подлила масла в огонь. Кадока еще при жизни объявили святым, Артура примерно тогда же стали называть врагом Божьим. Злая кличка прилипла к нему до конца дней.
Разумеется, дело было не в том, что он раскроил головы нескольким христианам в обители Кадока; Артура ненавидели за терпимость к язычеству в пору его правления Думнонией. Обиженным христианам не приходило в голову, что Артур – язычник и терпит их веру. Их возмущало, что он мог уничтожить, но не уничтожил язычество. За этот грех его объявили врагом Божьим. Разумеется, вспоминали ему и то, что он отменил Утеров указ об освобождении церкви от налогов.
Не все христиане его ненавидели. По меньшей мере двадцать копейщиков из числа сражавшихся вместе с нами в тот день были христиане. Галахад любил Артура, и многие другие тоже, например, епископ Эмрис, всегда поддерживавший его в совете. Увы, в беспокойные годы на исходе пятисотлетия от рождения Христа церковь не желала слушать тихих достойных людей; она слушала фанатиков, кричавших, что к пришествию их бога мир надо очистить от язычников. Сейчас я, разумеется, знаю, что вера Христова – единственная истинная и никакие другие религии не могут существовать в свете ее правды, но тогда меня удивляло, да и сейчас удивляет, что Артура, справедливейшего из правителей, объявили врагом Божьим.
