Сергей Самаров - Прыжок через пропасть
Годослав выглядел удовлетворенным. Он легко добился того, чего хотел. Этот момент они со Ставром репетировали наиболее старательно. Здесь важно было не переборщить, чтобы подвести Карла и его окружение к мысли, которую следовало им внушить. Князь видел, что выигрывает дипломатическую партию у франков, хотя не в состоянии был выиграть партию военную.
— Естественно, мой друг, продолжайте, — согласился король с тем, с чем нельзя не согласиться. — Я никак не могу понять, к чему вы клоните.
— Я клоню к своей готовности, Ваше Величество, принять христианство, оставаясь в душе приверженцем веры своих предков, и считаю, что в этом случае я останусь честным и перед христианством, и перед верой в Рода. Вся разница только в том, что, имея на груди крест, я буду молиться на чужом языке и на чужом языке совершать обряды таинства. Вот и все…
— Но это же недопустимо! — воскликнул Карл растерянно и посмотрел на Алкуина как на духовное лицо. — Что ты скажешь, друг мой?
— Я считаю, Ваше Величество, что монсеньор Годослав только что открыл перед нами причины двадцатипятилетней войны в Саксонии.
— Что он говорит! — возмутился предельно серьезный и сердитый «боевой петушок»… Монсеньор Бернар всегда сердился, когда не умел понять не слишком развитой своей головой сути явлений, которые понимали окружающие. — Какое отношение имеет война в Саксонии к княжеству бодричей и к обвинениям христианства в человеческих жертвоприношениях?
— Самое прямое, монсеньор, самое прямое, Ваше Величество, — чуть привстав, поклонился Алкуин. — Мы приходим в землю и говорим живущим там людям, что с сегодняшнего дня они будут молиться другому Богу. И подкрепляем свои слова ударами копья. И забываем, что свои верования они впитывали вместе с молоком матери. Под угрозой чужого копья человек крестится, в воскресенье идет в церковь, а оттуда отправляется куда-нибудь в священную рощу, чтобы провести обряд еще и там. Так все и происходило. Люди внутренне сопротивлялись христианству, считая, что ради своей веры претерпевают некоторые неудобства, посещая церковь. И стоило промелькнуть какой-либо искре, как вспыхивало пламя восстания, опирающегося именно на коренную веру народа. Мы должны были воспитывать веру, а не насаждать ее. А воспитание веры — эта длительный, многовековой процесс, который нам, в суете мирской, неподвластен. Если бы вера была более терпимой, она распространялась бы гораздо быстрее и шире, нежели сейчас, и гораздо реже возникали бы внутренние беспорядки. Князь Годослав абсолютно прав в своей наивности. Он станет христианином, но в душе не будет им. Так же, как и его народ.
— И что же ты предлагаешь, мой друг? — спросил король, слегка задумавшись.
— Я предлагаю мирно построить соборы в княжестве бодричей, но не заставлять весь народ креститься, как мы делали это в Саксонии. Пусть миссионеры несут Слово Бо-жие к бодричам. Не насилием, а убеждением, как это делали когда-то апостолы. И мне кажется, что в этом случае мы сможем добиться большего.
Карл думал недолго.
— Я согласен со всеми, здесь говорившими, и с князем Годославом, и с аббатом Алкуином, и даже со своим разлюбезным дядюшкой Бернаром. Каждая точка зрения, самая противоположная, имеет право на существование. Но в данном случае мы обсуждаем не только вопрос веры, но и вопрос политики. А этот аспект заставляет меня видеть необходимость в принятии христианства хотя бы одним князем Годославом. Это обязательный пункт. Кстати, князь, я слышал, что в Рароге есть церковь?
— Есть, Ваше Величество. Ко мне обратились бодричи-христиане, а их у нас около сотни, с разрешением на постройку церкви. Я даже выделил им под строительство землю в городской черте. Но подальше от наших храмов, чтобы не возникало беспорядков и вражды на религиозной почве.
— Так вот, мы построим вам собор и откроем епархию. Вы же должны взять на себя обязательство всячески содействовать распространению христианства среди своих подданных. Если мы решим этот вопрос и окончательно договоримся о взаимных обязательствах, то я думаю, у нас не возникнет больших разногласий в разрешении вопросов иных. Там всегда можно договориться и пойти на взаимные уступки.
Годослав приподнялся из-за стола и поклонился.
ЭПИЛОГ
Над лесной дорогой, с тяжелым шумом свистя крыльями, пролетели дикие гуси. Годослав проводил их взглядом и вздохнул.
— Мои соколы, должно, совсем засиделись. Никогда еще весной им не предоставлялось столько отдыха, — сказал он мечтательно. — Непременно же на днях организую большую соколиную охоту. И соберу на нее всех, кто заслужил доброе слово своими добрыми делами в мое отсутствие. И не возьму на эту охоту ни одного боярина…
Белый призовой конь Годослава легко переносил дорогу, и, хотя отличался буйным нравом, свойственным всякому настоящему боевому коню, с князем бодричей он, похоже, нашел общий язык сразу.
— За тебя, княже, Дражко уже поохотился на славу… — сказал волхв Ставр, едущий на полкорпуса позади Годослава. Высокий каурый жеребец волхва, смирный от природы, сейчас косил на белого коня с опаской и недоверием. — За нас за всех поохотился…
— О чем ты говоришь? — спросил Годослав через плечо.
— Славянские соколы пощипали перья датским коршунам… Годослав улыбнулся.
— Да, это была прекрасная охота… Сокол, как ты знаешь, не любит хищных соседей[61].
Ставр не был большим любителем соколиной охоты, хотя несколько раз и сопровождал Годослава в его любимом развлечении. И знал по разговорам о диких соколах, не прирученных человеком, что сокол, всю жизнь живущий с подругой, не допускает в свои владения чужих хищных птиц. Стоит появиться в небе великану орлу, или раньше времени, когда еще не полностью стемнело, вылететь из гнезда филину, как сокол сразу устремляется в атаку, нимало не смущаясь силой противника.
Дражко поступил точно так же. Не подпустил данов к гнезду бодричей.
Солнце уже близилось к закату, высвечивая облака малиновым отливом, предвещающим на завтра ветреный день. Позади была долгая дорога и удачно завершенные дела. Впереди город и дом, где князя ждут с нетерпением. Но все же на душе оставался неприятный осадок, словно было нечто или недоделано, или сделано совсем не так. Непонимание того, что беспокоит, портило настроение, когда оно должно вроде бы быть прекрасным.
— Кто-то скачет… — сказал князь.
— Это Лют, — узнал Ставр издали.
Разведчиков он загодя отослал вперед, чтобы обеспечивали проезд княжеского кортежа. Сам кортеж, состоящий из двух тысяч дружинников, снятых с западной границы, ехал за спиной Годослава.
