Элль Ньюмарк - Книга нечестивых дел

— Господи, неужели сейчас для этого самое подходящее время? Опиум имеет отношение к одной из записей в книге.

— К какой?

Он удивленно поднял брови.

— Ты хочешь узнать об этом именно сейчас?

— Но ведь мы никуда не спешим.

Синьор Ферреро поднял глаза на распятие, затем повернулся ко мне.

— Хорошо. Возможно, это именно то место, где я могу рассказать тебе об опиуме.

Откуда ни возьмись из сумрака храма возник кот и прыгнул ко мне на колени.

— Бернардо! — Я погладил его по спине, и он замурлыкал. — Ты удрал от Джузеппе? Славный мальчик. Умный котик. — Я поцеловал его в морду и рассмеялся. Одна из вдов обернулась и обожгла меня взглядом, но я настолько обрадовался возвращению Бернардо, что дерзко не опустил глаз.

Старший повар поцокал языком.

— Ты уже закончил играть с котом?

— Извините, маэстро.

— Хорошо. — Ом наклонился ко мне и прошептал: — В книге имеется один очень простой рецепт: вода, уксус и опиум.

— Так вы не пользовались опиумом, когда готовили суп из белой фасоли?

— Откуда у тебя такая мысль? — Синьор Ферреро провел ладонью по волосам. — Иногда клал всего одну щепотку, если того требовали обстоятельства. Опиум невозможно почувствовать в еде. Это болеутоляющее средство, но оно обладает сильным побочным действием. Чрезмерная доза может убить человека. — Он покачал головой. — Это тебе не какая-нибудь безобидная трава, чтобы бездумно пользоваться. С ним надо обращаться с большой осторожностью. Мы держим его как напоминание об одной из самых важных записей в книге — воспоминании о распятии присутствовавшего при казни легионера. Это необычный рассказ — он учит нас не отмахиваться от альтернативных объяснений… буквально всего. Легионер утверждает, что дал Иисусу губку, напитанную водой с уксусом, но прежде он подмешал к воде опиум.

— Зачем?

— Это был акт милосердия. Ведь Иисус страдал, и воин понимал, что опиум либо облегчит его боль, либо подарит легкую смерть.

Я был сбит с толку.

— Но римляне сами распяли Христа.

— Да, — грустно улыбнулся старший повар. — И Петра тоже. Но до сих пор Христова церковь имеет свой центр в Риме, и никто не спрашивает почему. — Он покачал головой, вздохнул и продолжил: — Не все римляне желали Иисусу смерти. Тот солдат тайно симпатизировал ему, был одним из почитателей Христа, не решавшихся высказываться открыто. Он же проткнул ему бок. Видишь рану на деревянной фигуре? — Синьор Ферреро показал на распятие, и я заметил между ребер узкий разрез. — Легионер нанес неглубокий укол и заявил, что Иисус мертв. Благодаря этому солдаты не стали ломать повешенному ноги, как поступили с двумя другими казненными. Истекшая из раны жидкость, разумеется, ничего не означала. Если человек долго висит на кресте, жидкость собирается в его легких. Другие утверждают, будто наличие в жидкости крови свидетельствует о том, что Иисус был еще жив — ведь тела мертвецов не кровоточат.

— Значит, Иисуса убил опиум?

— Необязательно. Определенное количество опиума может привести человека в состояние, похожее насмерть. Считается, что, испив с губки, Иисус неожиданно испустил дух, но легионер утверждает: он впал в наркотический сон, а затем очнулся в пещере. А его ученики, увидев, распустили слух о воскресении.

— Иисус остался жив после распятия на кресте? — От удивления я чуть не закричал.

— Согласно Фоме[48] Иисус вернулся к ученикам более чем через год после казни. Сказал им, что до этого скрывался, но теперь они могут присоединиться к нему. Не исключено, что после этого он прожил долгую жизнь и умер естественной смертью.

— Вы верите словам легионера? — спросил я.

Синьор Ферреро откинулся на спинку скамьи и долго глядел на распятие.

— Иисус был молодым, здоровым человеком. На кресте провел всего три часа. Многие люди выдерживали подобную пытку несколько дней. Двум другим казненным, чтобы ускорить конец, пришлось перебить ноги. Почему Иисус умер так скоро и сразу после того, как глотнул воды с уксусом? Да, я верю легионеру.

— Как странно.

— История с распятием не нова. Ничего удивительного, что ею воспользовались ученики Иисуса. За столетия до Христа по меньшей мере три языческих бога умерли примерно в период Пасхи — весеннего равноденствия — и воскресли через три дня. Что это — совпадение? Или ученики вытащили на свет древнюю избитую легенду, чтобы оградить учителя от врагов?

— А сами вы как считаете?

— Я считаю, что записи легионера могут оказаться правдой. Но такого рода документы опасны для церкви, поэтому мы, хранители, должны держать их в тайне до тех пор, пока не появится возможность обнародовать и открыто обсудить.

— И когда наступит такое время?

— Не знаю. — Синьор Ферреро положил мне ладонь на затылок, и это походило на благословение. — А пока мы с тобой найдем утешение в мысли, что Иисус, подобно нам, был человеком. Он не воскрес, играя со смертью в обманки. Если бы он сознавал, что способен на это, то какую бы ценность имела его смерть? Нет, природа Иисуса была исключительно и божественно человеческой. И это хорошая новость. К чему людям брать пример с богов? В тебе такая же сила, как в Иисусе. Что бы ни случилось, помни об этом.

— Но, маэстро, Иисус — единственный в своем роде.

— Вот именно. Он единственный такой из нашего рода. Он сказал: «Раз я это сделал, вы тоже можете это сделать и даже больше». В этом смысле мы все адепты.

— Как Н'бали?

— Как все учителя в сандалиях, — загадочно улыбнулся он.

Вдовы перебирали четки, синьор Ферреро склонил голову, а я размышлял над его словами. И вдруг понял: Бернардо нас нашел, а «черные плащи» не сумели.

— Маэстро, — прошептал я, — а ведь Бернардо всех перехитрил.

Несмотря на обстоятельства, а может быть, благодаря им, проделка Бернардо показалась нам самой потешной комедией. Издерганные, мы дали волю чувствам и громко расхохотались. Выхаркивали смех и давились горькими, безрадостными спазмами. Я повалился на деревянную скамью и содрогался от хохота, хотя все последние часы ходил буквально по лезвию ножа. Старший повар запрокинул голову и басовито рокотал, запоздало освобождаясь от напряжения. Мы кашляли, задыхались, хватали ртом воздух, утирали слезы, держались за животы и до колик в боку не могли успокоиться. Наконец, слава Богу, веселье утихло.

Мы сидели, очищенные, и молчали. Старший повар снова склонил голову. Оскорбленные в лучших чувствах вдовы, шаркая ногами, разошлись. Я не сомневался, что вечером вся улица узнает, как двое неизвестных безбожно гоготали в храме.