Джордж Макдоналд Фрейзер - Флэшмен в Большой игре
Я не знал, что обо всем этом и думать — а заодно и о странном мнении, которое у него обо мне сложилось. Оставалось стоять и взволнованно ждать, чем все это кончится.
— Это недоразумение с мятежом уже почти закончено — достаточно только подтянуть остальные армии сюда, к Ауде и Рохилканду и вот сюда, к Бандельканду. Тогда нам останется только вздернуть этого негодяя Нана, да и Тантию с Азимулой за компанию. Джханси — один из последних орешков, которые нам предстоит разгрызть — и он достаточно твердый. В этом своем убежище рани может рассчитывать на десять тысяч войска и толстые городские стены. К тому времени, как вы прибудете туда, сэр Хью возьмет город в осаду и даже, возможно, попробует взять его штурмом. Но этого недостаточно — вот почему вы, с вашим особым… э-э… дипломатическим опытом общения с рани, так необходимы сэру Хью. Видите ли, Флэшмен, мы с лордом Каннингом и сэром Хью задумали одну штуку… И ваше знание этой женщины может помочь нам осуществить задуманное. — Он внимательно посмотрел мне в глаза. — Что бы ни случилось, мы должны захватить рани Джханси живой.
XII
Если бы она была страшна как смертный грех или хотя бы на двадцать лет постарше и менее красива, то — никаких проблем. Джханси был бы захвачен и более старая рани была бы заколота штыками или застрелена во время штурма — и никто бы не обратил на это особого внимания. Но Каннинг, наш просвещенный генерал-губернатор, оказался сентиментальным дураком, вознамерившимся укротить мятеж с минимально возможным кровопролитием, и уже был обеспокоен жестокостью мести, с которой за дело взялись люди вроде Нейла и Хэйвлока. Он полагал, что рано или поздно справедливый гнев британцев в Англии пойдет на спад, и если мы поубиваем слишком много панди, смена настроений будет более резкой — что, конечно же, и случилось. Полагаю также, что он опасался гибели молодой и красивой мятежной принцессы (слава и любовь к ней к этому времени распространились уже по всей Индии), потому что это могло бы нарушить равновесие в сознании общества — и к тому же не хотел, чтобы либеральная пресса изображала ее кем-то вроде индийской Жанны д'Арк. Итак, несмотря на гибель многих других черномазых, мужчин и женщин, Лакшмибай нужно было взять живой.
Представьте, я вполне понимал точку зрения Каннинга и лично сам полностью ее разделял. Жизнь ни одного живого существа — за исключением Элспет и нашего маленького Гавви — не была мне так дорога, как жизнь Лакшмибай, и я, не стесняясь, признавался себе в этом. Но, положа руку на сердце, я хотел бы, чтобы она спаслась безо всякого моего вмешательства, которое могло быть опасным лично для меня, так что чем дольше мне удавалось держаться подальше от Джханси, тем больше мне нравилось это местечко — ведь там мне было так хорошо.
Так что я сделал все что мог, чтобы добираться туда как можно дольше — рассчитывая на то, что все будет закончено еще до моего прибытия. Оправданием для меня могло послужить то, что двести миль, разделяющих Лакноу и Джханси, были чертовски опасными, поскольку повсюду здесь были панди и армии мятежных князей. У меня был солидный эскорт из конных пуштунов, но даже при этом мы продвигались очень осторожно, так что увидели этот мрачный форт на хмурой скале не ранее последней недели марта. Роуз к тому времени уже был здесь, бомбардируя городские укрепления из пушек, а его армия окружила стены гигантским кольцом, плотно запечатав наблюдательными постами и кавалерийскими пикетами все возможные выходы из мышеловки.
Он был хорошим солдатом, этот Роуз — такой же осторожный, как и Кэмпбелл, зато решения принимал раза в два быстрее его, и один лишь взгляд на позиции бунтовщиков говорил о том, что именно такой генерал здесь и нужен. Джханси лежал, огромный и неприступный, под лучами бронзового солнца, окруженный стенами и бастионами, а красное знамя мятежников лениво хлопало над цитаделью. Снаружи стен пыльная долина была лишена каких бы то ни было укрытий и пушки мятежников гремели в ответ нашим батареям, как бы предупреждая осаждающих, что их ждет, если они захотят подойти слишком близко. А за стенами сидело десять тысяч бунтовщиков, готовых сражаться до конца. Твердый орешек, как назвал его Кэмпбелл.
«Думаю, мы выкурим их за неделю — можете не беспокоиться», — таким был вердикт Роуза. Это был еще один шотландец (конечно же, как всегда, Индия просто кишмя кишела ими), живой, с горящими глазами и очень подвижный; я хорошо знал его еще по Крыму, где он был офицером связи в штаб-квартире лягушатников, и наименее противным из всех этих дипломатов-солдат. В Индии он был новичком, но вы ни за что бы об этом не догадались — с такой уверенностью он говорил и так щегольски был одет. Сказать по правде, в своих воспоминаниях мне часто трудно отличить его от Джорджа Кастера. Оба они обладали неукротимой энергией, а еще — светлыми шевелюрами, заботливо прилизанными штормом и совсем уж незатейливыми усиками. На этом сходство заканчивается. Будь Роуз с нами при Литтл-Бигхорне, Бешеный Конь с Желчным Пузырем профукали бы свой банкет.
— Да, через неделю — это крайний срок, — повторил он и показал мне, как планирует организовать атаки с правого и левого флангов на наиболее укрепление точки позиций мятежников, которые наши канониры обкладывали калеными ядрами, чтобы не дать расслабиться пожарным командам панди. Там и здесь за стенами были видны бушевавшие в городе языки огня. — Ночной штурм по всему фронту, как только удастся пробить достаточно большие бреши в стенах, а потом… — Он резко сложил свою подзорную трубу. — Пойдет кровавая работа, раз уж панди собрались драться до последнего — так мы ее сделаем. Вопрос лишь в том, как в этой резне сохранить жизнь ее высочеству? Вы должны быть нашим оракулом в этом вопросе, ага? Как думаете, она лично может сдаться?
Я огляделся по сторонам с холмика, на котором мы стояли с ним, окруженные группой штабных офицеров. Прямо перед нами были позиции осадных пушек, установленных в окопах; земля содрогалась от их залпов, дым от выстрелов относило к нам, а канониры, как муравьи, суетились вокруг своих орудий, перезаряжая и стреляя вновь и вновь. Во все стороны, насколько видел глаз, были выдвинуты летучие отряды кавалерии — красные мундиры легких драгун, серое хаки курток хайдерабадского полка, густо припорошенное пылью. В двух милях позади нас, неподалеку от руин старых казарм, виднелись бесконечные ряды палаток пехотных бригад, терпеливо ожидающих, пока пушки сделают свою работу, пробив бреши в массивных стенах Джханси, за которыми в тучах дыма тянулись путаные улочки и теснились дома — вплоть до мрачно парящей над городом цитадели. Принцесса должна быть где-то там, возможно, в прохладном зале для приемов или играет на террасе со своими ручными обезьянками; а может, она вместе со своими командирами и солдатами осматривает со стен огромную армию, которая готовится нахлынуть и поглотить город, превратив в руины дома и дворцы. «Мера Джханси денге най», — вспомнил я.
