Алексей Пантелеев - Республика ШКИД (большой сборник)

— Передашь матери, — сказала она, протягивая записку Леньке. Немедленно. Сегодня же.

И, поднявшись во весь свой могучий рост, она молча указала мальчику пальцем на дверь.

Не попрощавшись, Ленька вышел. На лестнице он прочел записку:

"Предлагаю Вам срочно явиться в учебную часть 149 Ед. труд. школы для переговоров о безобразном поведении и о дальнейшем пребывании в стенах школы Вашего сына Алексея.

Зав. школой М.Гордер".

Он понял, что это значит. Спускаясь по лестнице, он думал о том, что идет по этой лестнице последний раз. Он надевал в раздевалке шубейку, смотрел на толстую рябую нянюшку и понимал, что никогда больше эту нянюшку не увидит.

Школы ему не было жалко. Ему было жаль мать. Он понимал, что вся эта история огорчит ее. А на душе у него и без того было немало грехов перед нею. Он до сих пор не сказал матери, что убежал с завода. Он утаил от нее покупку в кредит Плутарха. Он даже не показал ей этих книг, а спрятал их за шкафом.

...Подумывая о том, стоит ли вообще показывать матери эту записку, Ленька медленно переходил у Фонарного переулка набережную, как вдруг его опять больно ущипнули за ухо. Он был уверен, что его догнала Гердериха.

— Ну, что еще? — вскричал он, вырываясь и отскакивая в сторону.

Но это была не Гердериха. Перед ним стоял владелец "Экспресса" — Адольф Федорович Краузе.

Хозяин шел из бани. Это видно было и по его раскрасневшемуся лицу, и по маленькому ковровому саквояжику, который он бережно держал под мышкой. Донкихотская бородка его на морозе слегка заиндевела. На котиковой шапке, домиком стоявшей на его голове, тоже поблескивали искорки инея.

— Вот мы и встретились, — весело сказал он.

Леньке ничего не оставалось делать, как сказать "здравствуйте".

— Учишься? — спросил Краузе, показывая глазами на Ленькину сумку.

— Учусь, — ответил Ленька.

— Хорошо делаешь. Учиться в твоем возрасте мальчику более приличествует, чем работать на заводе или, тем более, возить какие-то тележки. И в каком же ты классе учишься?

— В "Дэ".

— Гм... А как же это будет, если по-старому?

— По-старому — в третьем.

— Ишь ты... Ну, ну... И хорошо занимаешься?

— Ничего.

— Да, кстати, голубчик, — сказал Краузе. — Это ведь ты разбил у меня четыре ящика пива и два ящика лимонада?

— Я... да, — пробормотал Ленька.

— А ты не подумал, маленький негодяй, что, прежде чем уходить с завода, тебе следовало рассчитаться с хозяином?

— Я думал, — сказал Ленька.

— Вот как? И долго думал?

Ленька молчал.

— Должен тебе напомнить, голубчик, — ласково сказал Краузе, — что в мое время мальчиков, которые так поступали, секли розгами.

— Сколько я вам должен? — глухо сказал Ленька.

— Сколько должен? А это мы сейчас подсчитаем.

Краузе скинул перчатку и стал загибать толстые, розовые, как у младенца, пальцы.

— Насколько мне помнится, ты разбил всего сорок восемь бутылок пива и двадцать четыре бутылки лимонада. Если считать по нынешнему курсу... Сейчас, погоди... Четырежды восемь — тридцать два и плюс четыреста восемьдесят... Это значит... пятьсот, пятьсот двенадцать и плюс...

Он долго шевелил и губами и пальцами и наконец радостно объявил:

— Всего ты мне должен семьсот восемьдесят четыре миллиона рублей.

Ленька чуть не упал.

— Послушайте, но ведь вы же мне тоже должны! — воскликнул он.

— Я? Тебе?

— Вы же не заплатили мне жалованья!

— Ах, вот как? Ты считаешь, что заслужил жалованье? Ну, что ж. Так и быть, скинем сотенку. За тобой шестьсот восемьдесят миллионов. Изволь поплачивать.

— У меня нет, — сказал Ленька упавшим голосом.

— Я понимаю, что у тебя с собой нет. Но, может быть, дома?

— Нет, и дома нет.

— Если у тебя нет, так найдется, вероятно, у матери. Ты где, кстати, живешь, я забыл?

Ленька хотел соврать, но почему-то не соврал, а сказал правду:

— Здесь... вот в этом доме... в розовом... около церкви...

— Прекрасно. Идем!

— Куда? — похолодел Ленька.

Он представил себе все, что сейчас произойдет. Представил огорчение матери, испуганную рожицу Ляли, ехидные усмешечки тетки.

— Адольф Федорович! — воскликнул он.

Хозяин схватил его за руку.

— Ты что — хочешь, чтобы я милицию позвал?

Они уже шли через двор и подходили к подъезду, когда Ленька предпринял еще одну попытку разжалобить хозяина.

— Адольф Федорович! — взмолился он. — Пожалуйста... Клянусь! Я завтра... я послезавтра достану... я принесу вам деньги. Запишите мой адрес. Я здесь вот, на этой лестнице, в тридцать первой квартире живу. Ей-богу! Адольф Федорович... Пожалуйста... прошу вас...

Вряд ли хозяин пожалел Леньку. Скорее всего, он побоялся объясняться с незнакомой ему женщиной. Подумав и потеребив заиндевевшую бородку, он сказал:

— Хорошо. Так и быть. Поверю тебе. Но только — смотри, Леня! Если до субботы не придешь и не принесешь денег...

— Приду! Принесу! — перебил его Ленька.

— ...не поздоровится тебе, — закончил хозяин.

Он записал в записную книжку адрес и ушел. А Ленька постоял, дождался, пока Краузе скроется под воротами, и поплелся домой.

...Он не знал, что ему делать.

"Зачем я сказал, что до субботы расплачусь?! — ругал он себя, поднимаясь по лестнице. — Где я возьму эти шестьсот восемьдесят миллионов? Все равно ведь это только отсрочка. В субботу он придет к маме и все расскажет ей".

И вдруг он решил: "Не буду ждать. Расскажу ей все сам".

Он понимал, что готовит матери удар, и все-таки от этой мысли ему стало легче.

На лестнице пахло чадом. Дверь на кухню была приоткрыта, и Ленька услышал голос матери:

— Нет, ты не представляешь, Раюша, какое это счастье, — говорила она. Это такая чудесная, такая здоровая, чистая, талантливая молодежь... Заниматься с ними одно наслаждение. И, ты знаешь, насколько лучше эти рабочие парни и девушки бездарных буржуазных девчонок, которые по принуждению бренчали на фортепьяно...

"Ну, вот, — подумал Ленька. — Она счастлива, радуется, что нашла по душе работу, а я ей..."

Он вошел на кухню, и сразу же с лица матери слетела улыбка.

— Что? — сказала она.

Испуганно уставилась на него и тетка, застывшая над плитой с алюминиевой поварешкой в руке.

— Ляля дома? — спросил Ленька.

— Нет, она еще не приходила. А что? Что случилось?

— Ничего. Пройдем в комнату. Мне надо поговорить с тобой.

Он рассказал матери все: и о своих школьных делах, о которых до сих пор не говорил с ней, и о побеге с завода, и о разбитых бутылках, и даже о тех тридцати пяти миллионах, которые он остался должен букинисту. В довершение всего он выложил перед ней записку заведующей. Александра Сергеевна выслушала его, прочла записку, и в голосе ее задрожали слезы, когда она сказала: