Геннадий Ананьев - Князь Воротынский
И так, и эдак прикидывали сторонники удара по Крыму и не находили особых препятствий этому. Если страшится царь Иван Васильевич пути, неведомого для полков, то зря. Казаки (они же русские люди!) укажут и броды и переправы, а Ертоул с посохой в два-три месяца наведут гати и мосты, и можно будет двигаться без помех. Не следует забывать, что и бродники, на всех реках занимающиеся переправой купеческих караванов, тоже русские. Разве не помогут они своим, родным христианам? Справа и слева рать тоже оберег имеет: справа казаки Вишневецкого прикроют, слева – черкесы.
Если султана турецкого опасается дразнить, ибо тот считает Тавриду подвластной себе, то тоже без основания. Турция – не Швеция, Польша, Империя и сама Ливония, которые вместе против России стоят. Турция даже не успеет опомниться, как падет Крым. А потом, если и пошлет янычар воевать русскую рать, разве трудно их будет назад в море выпроводить? К тому же Сербия, Молдавия, Валахия, Болгария и Венгрия ополчатся против неверных. Да и Империя, если не поможет ратью, то мешать, во всяком случае, не станет.
Не это, значит, на уме у царя. Намерен, видимо, использовать крымцев в борьбе за Ливонию. Только и тут резона никакого нет. Ляшцы и ливонцы золота не жалеют, натравливают хана на Москву, и коварство ханское уже не един десяток раз изведано. Даже когда вроде бы на Литву походом идет, все едино верхнеокские русские земли пограбит, полон поимеет.
Увы, какими соображениями руководствовался царь-самовластец, никому доподлинно неведомо. Труса ли он праздновал, схитрить ли хотел, либо просто упрямился, только дорого обошлась России та неразумность царская. Очень дорого! Лилась кровь христианская, пылали города и веси, тысячи полонянников продавались в рабство до тех самых пор, пока мощный кулак Потемкина не обрушился на Крым, разметав поганое гнездо.
Но, может, в том князья с боярами тоже виноваты, что не настояли на своем. Взять хотя бы того же Воротынского. Легко покорился упрямому государевому: «Нет!» и изловчился поскорее передать полк Правой руки главному воеводе. С благословения царя вернулся в удел блюсти рубежи земли русской.
А Ивану Васильевичу есть ли нужда удерживать возле себя многознайку. Он с легкостью душевной отпустил его. Только предупредил:
– Послов своих больше не шли ни в Крым, ни в Литву. Посольский приказ для того у меня имеется.
– Лазутчиков, государь, а не послов. Чтоб не слепыми в уделе на украинах твоих сидеть.
Промолчал Иван Васильевич. Не сказал ни да, ни нет. Как хочешь, стало быть, так и поступай. Воротынский, естественно, понял, как ему выгодно: молчание – знак согласия.
Потянулись годы порубежные: погони по ископотям сакм, которые шныряли беспрестанно, и ожидание каждую весну и каждое лето большой крымской рати. Хотя Челимбек с ципцаном извещали лишь о том, что Девлет-Гирей копит пока силы, все же не отступал Разрядный приказ от заведенного правила: пять полков с ранней весны до поздней осени стояли в городах-крепостях на берегу Оки. Если приходил полк в Одоев – хорошо, если не приходил – еще лучше. Хлопот меньше. А с сакмами вполне справлялась дружина княжеская совместно со сторожами.
Дружину чаще всего водил сам князь, но иной раз доверял либо Никифору с сыном, либо одному Косме или посылал его вместе с Николкой Селезнем, и те радовали князя своей умелостью и ратной смекалкой. Фрол же Фролов все более и более отдалялся от дел дружинных, хотя и норовил все время липнуть к князю. Тот его не отталкивал, но ответственные поручения не давал. По мелочам все. Тут он, как говорится, незаменим. И не думал князь Воротынский, каково на душе у бывшего стрельца, ради власти и почета готового на все.
Впрочем, ему было не до мелочей житейских: дела порубежные отнимали почти все время, приковывали к себе все мысли. Да к тому же в семье прибыток: родился сын. Наследник. Окрестили Иваном. Побьет сакму князь либо окончит поездку по сторожам и – к чадам своим спешит, насладиться их беззаботной веселостью, к жене своей кроткой и ласковой. Ничего ему больше не нужно. Счастлив он и службой, и домом. Бога молит, чтобы и впредь все шло так же ладно. О царствующем граде даже не помышлял. Увы, человек грешный просит Бога, но услышит ли его тот, это промысел Всевышнего.
Очередную сакму порубили казаки и дети боярские, не ожидая княжеской дружины в помощь, князь на аргамаке и – к победителям. Ободрить добрым словом героев, о раненых позаботиться, семьи погибших утешить добрым словом и крупным вспомоществованием. Дня три на то ушло, хотел еще и по сторожам проехать, да тут Фрол Фролов прискакал.
– Печальная весть, мой князь! Царица наша Анастасья приказала долго жить.
– Свят! Свят! Что творишь ты, Господи?! – Ровесницы они с женой его, во цвете лет, а – надо же! Чем прогневила Господа Бога? Уж не кротостью ли своей, не добродетельностью? Не разумом ли, достойным уважения? – Откуда горестную сею весть получил? – спросил князь Фрола.
– Посланец царев из Москвы. Тебя ждет, князь. Старается Фрол печаль на себя напустить, очень старается, а ничего у него не получается. Так и прет из него торжествующая радость. «Будто его, Фрола, время пришло! Неужто перемены грядут? Не дай Бог, слова Ивана Шуйского вещими окажутся!»
Да. Так оно и есть. Не сказал всего Фрол Фролов князю, не мог сказать, ибо кроме посланца царева приехал совсем незаметно человек тайного дьяка, который рассказал, что Адашев с Селиверстом удалены от престола и грядет суд над ними, что верх берет боярин Алексей Басманов и сын его, кравчий Федор, князь Афанасий Вяземский, Василий Грязный, Малюта Скуратов-Бельский и иные, кто с ними в ладах. А Фрол знал их всех, он сразу понял, куда повернут они царя всея Руси Ивана Васильевича. Оттого и торжествовал. Видел уже конец службы у князя Воротынского, величал уже себя дворянином потомственным. Как в царевой грамоте сказано. Не долго лежать той грамоте без движения. Не долго!
Княгиня в слезах. Подруги, можно сказать. В одном ряду стояли, когда царь жену себе выбирал. Разве такое забудешь? Да и после свадеб не отдалились они слишком. Первенцев своих вместе в Лавре крестили. Особенно сокрушалась княгиня тем, что не может проводить царицу в последний путь. Одно утешение – молитва о спасении ее души.
Не прошла еще горе-печаль в доме Воротынских, как новая кручина, не менее прежней, принесена была дьяком царевым. Прибыл тот с поручением взять с князя клятву не держать стороны Адашева и Сильвестра. Пояснял кратко, не вдаваясь в подробности:
– Винят их бояре думные и государь наш в смерти царицы, кроткой и благодетельной Анастасьи. Чародейством эти ее недоброхоты свели незабвенную в могилу. Либо зельем ядовитым.
