Бенджамин Рошфор - Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2
- Как, ты не умер ещё и не закопан в землю? Ты же дезертир!
Этой сволочью оказался Рампоно. Разве можно было в этом усомниться? Донадье не меньше трех минут корчился от смеха, узнав, как семнадцать месяцев тому назад Тюльпан отрубил ему голову, и каким способом.
Он же был доставлен сюда не по эдикту, а по административному распоряжению, так как с ним не знали что делать и рассчитывал, что Господь определит, куда и когда его направить. Потому этот святой человек, немного свихнувшийся и одетый в дурацкий карнавальный костюм (по выражению Лонея), который не переставал очищать свою душу для того, чтобы вознестись на небо, уже восемнадцать месяцев готовил свой побег. И тот должен был состояться этой ночью.
- А как настроен мой сын Тюльпан?
- Чего я только не перепробовал, - сказал Тюльпан и рассказал обо всех своих неудачах. Ему было очень жаль расстраивать "папашу", но по его мнению, побег был невозможен. На что тот ему ответил, что ирокезы не знают, что такое невозможно и что он представит доказательство этого буквально в ближайшие часы.
Представьте себе эту череду чудес, - результат бесконечного терпения индейца, терпения не совсем в том смысле слова, которое имел в виду начальник тюрьмы.
На глазах восхищенного Тюльпана, который просто не верил своим глазам, в полной тишине из-под плит пола, Донадье извлек: веревочную лестницу (это чтобы спуститься с башни, дружище); деревянную лестницу, состоявшую из частей, которые вставлялись одна в другую (чтобы взобраться на парапет и спуститься со стены, сынок). Было совершенно ясно, что без арсенала такого рода бежать отсюда завтра было бы также невозможно, как и вчера!
Естественный вопрос:
- Как ты все это сделал? И как смог припрятать все это?
- Я расскажу тебе все детали, когда мы будем на воле, договорились? Уже полночь (действительно уже наступила полночь, так быстро пронеслось время, что напомнило им добрые старые времена), это время ночного обхода там, наверху. И время преступлений. Преступления, которое мы намерены совершить, покусившись на священную неуязвимость Бастилии и удрав отсюда. Но, если в двух словах, перед арестом я успел купить кучу чулок для своих дочек. Лоней был настолько добр, что оставил их мне, а ещё оставил мне пару подштанников; разрезанные и сплетенные, через несколько месяцев они превратились в веревочную лестницу. Деревянные детали я вытесал из поленьев, предназначенных для отопления, которые я потреблял в огромных количествах, жалуясь, что все время мерзну. Одним словом, год работы...и не знаю сколько недель потребовалось чтобы снять каминную решетку и притом оставить это совершенно незамеченным. К счастью, однажды мне удалось случайно стащить кинжал сторожа в один из тех дней, когда он менял мне постель, и тот хорошо мне послужил. Вторая случайность, которую надо бы считать первой, состояла в том, что под полом у меня была пустота: это пространство, которое ты видишь, между моим полом и потолком нижнего этажа я использовал, чтобы до поры до времени спрятать все мое оснащение.
- Да, иногда полезно быть индейцем, - сказал Тюльпан и, с этим восторженным комментарием вытащил решетку и нырнул в камин, куда за ним вскоре последовал и его друг.
Это был мучительный подъем, вдобавок со всем тем имуществом, что они захватили с собой! Все могло случиться...падение, оглушительное падение одной из частей деревянной лестницы; приход в камеру сторожа, привлеченного какой-нибудь мелочью...К счастью, наверху была гроза и раскаты грома заглушали топот башмаков, когда они карабкались на стену, и их прерывистое дыхание. Время от времени они шепотом спрашивали друг друга:
- Как дела?
- Прекрасно, а у тебя?
- Более чем прекрасно. я сожалею только об одном: что оставил внизу свой костюм вождя.
Когда они наконец выбрались на платформу, их встретил проливной дождь. Небо было чернильно-черным. Прекрасно. И дозор уже прошел, если только он вообще высовывал нос наружу в эту собачью погоду. Внизу на парапете не было видно и тени часового. Во время своей краткой прогулки сюда пятнадцать дней назад Тюльпан приметил тяжелый орудийный лафет. Закрепив за него свою веревочную лестницу, они сбросили её в пустоту и молча, сдерживая дыхание и прижимаясь к залитой дождем стене, друг за другом спустились вниз. Их ждала грязная, холодная и вызывающая тошноту вода рва, окружающего крепость, и вскоре им пришлось погрузиться в неё с головой: над ними на парапете неожиданно появился патруль с фонарями.
Когда они, едва не задохнувшись, рискнули показаться на поверхности, патруль уже прошел и только вдали исчезали в темноте огоньки его фонарей. С невероятным трудом, едва доставая до дна, они собрали отдельные части деревянной лестницы и приставили её к парапету. Три минуты спустя лестница была пройдена, парапет преодолен и они мешками свалились на улицу, так как прыгать приходилось наугад.
После продолжительного молчания Тюльпан вполголоса спросил:
- Ничего не сломал?
- Нет. А ты?
- Ничего.
Они ощупью двинулись в темноту для того, чтобы найти друг друга, и некоторое время стояли, стиснув руки, неспособные разжать зубы под наплывом охвативших их таких разных и сильных чувств. В конце концов Тюльпан сказал:
- Нам следует разделиться. Это будет надежнее. Двум гулякам в такой час будет труднее спрятаться от ночного патруля, чем одному. Ты знаешь куда идти?
- Нет. И у меня нет ни гроша. Все, что у меня было, осталось в канцелярии Бастилии.
- У меня сохранились шесть мелких алмазов, которыми я обязан доброте императрицы России. Благослови её Бог! Я был так болен, когда прибыл сюда, что избежал обыска и сохранил свои камни. Держи, вот твои три. Ювелиров ты найдешь во дворце Пале-Ройяль. На эти деньги сможешь достать себе фальшивый паспорт и добраться до порта, а затем до Америки. Прощай, папаша Донадье, сказал он, с рыданиями сжимая его в объятиях.
- Прощай, сынок, - сказал Донадье, который плакал как девчонка. - Я надеюсь, когда-нибудь мы увидимся. Кроме того, всегда на свете есть Фелиция, моя дочка, которая ждет тебя. И я. И прерия. И лес.
- Храни тебя Бог!
- И тебя пусть хранит Великий Маниту! - И он погрузился в темноту ночи, тогда как Тюльпан двинулся в противоположном направлении. Какова же была его цель, его единственная мысль? Купить на рассвете лошадь и постараться наконец-то добраться до Голландии, чтобы поступить на службу к Штатхудеру. Прощай Франция, и навсегда.
Человек предполагает, а Бог располагает... И раздавшийся в этот момент стук копыт и приближавшийся шум заставили его поспешно спрятаться в воротах. Почти сразу же после этого появился небольшой экипаж, окруженный полудюжиной полицейских. Яркий факел стражника осветил стекло кареты и тут же опустился подъемный мост Бастилии, за которым мгновение спустя исчез небольшой конвой.
