Крис Хамфрис - Французский палач
Но все это случилось до того, как он встретился с Жаном Ромбо.
– Но, отец, – воскликнул Фуггер, – с тех пор я совершил такие вещи! Тот человек, с которым я пришел в Мюнстер, – помнишь, Жан Ромбо? Он – тот, кто отрубил голову королеве Англии. Он – мой друг.
– Твой друг – мясник? И это – твое достижение?
Но отец должен все понять! Да, его сын пал так низко, как только возможно пасть человеку. Но Фуггер снова поднялся. Он участвует в благородном деле. Он проник в царство дьявола и похитил принадлежавшую ему добычу. Он говорил с тенью самой Анны Болейн. Сын Корнелиуса Фуггера стал рыцарем королевы протестантов! Конечно же, как только Корнелиус Фуггер услышит об этом, он все поймет!
– Но, отец, – снова заговорил Фуггер. И поведал ему всю свою славную историю.
Сначала старик перебивал его оскорбительными замечаниями и сомнениями относительно его рассудка. Однако постепенно Корнелиус успокоился и с полуоткрытым ртом слушал рассказ о невероятных событиях. А когда Фуггер снова вернулся к тому, что привело его обратно в Мюнстер, отец запустил пальцы в тайничок, где хранилось золото, вытащил оттуда золотой талер и начал подбрасывать монету.
– И эта отрубленная рука, – теперь голос Корнелиуса звучал уже совсем мягко, – она по-прежнему при нем? Здесь, в Мюнстере?
– Да, отец. Нам удалось выходить из ужасных положений, и когда мы выберемся отсюда, то исполним клятву, которую дал Жан. Мы вернемся обратно в… в те места, где мы встретились, и закопаем руку там. В землю. И наша королева сможет наконец покоиться с миром.
– Королева?
Золотая монета перелетала из ладони в ладонь, блестя при свете свечи. Закончив свой рассказ, Фуггер вдруг почувствовал себя страшно усталым. От блеска монеты у него начали слипаться глаза.
Отец продолжил:
– Королева! А я вот думаю о царице. Вернее, о той женщине, которая может… получить такую честь. Ах, Альбрехт! – На плечо Фуггера легла рука, и он привычно вздрогнул. Однако странное дело: отцовская рука начала его гладить! – Альбрехт, мой милый сын, неужели ты не понимаешь? У тебя появилась возможность восстановить свою честь в моих глазах. Спасти свою сестру, свою мать и честь имени Фуггеров.
– Каким образом, отец? – Голос Фуггера стал звучать чуть визгливо. Он не мог оторвать глаз от руки, лежащей у него на плече. – Ради этого я готов на все!
– Конечно, готов! Ты – тот сын, какого я растил. Человек чести. – Корнелиус подался к нему и понизил голос: – Ян Бокельзон считает эту Анну Болейн мученицей новой веры. Не спрашивай меня, почему он так решил. Ты ведь видел, как он разгорячился, когда узнал, кто твой друг. А что будет, если он действительно получит часть своей мученицы?
Отцовская ладонь у Фуггера на плече. Золотая монета поднята высоко и ярко сверкает. Фуггер ничего не понимал:
– Часть мученицы, отец?
– Да, мой мальчик. Отдай ему эту ведьминскую руку. Он считает себя богом, сошедшим на землю. Новым мессией, творящим чудеса. Единственное, чего он еще не пытался сделать, – это воскрешать мертвых. Новая игрушка отвлечет его от женитьбы на твоей сестре. Он будет ждать Анну Болейн.
Внезапно Фуггер понял, о чем говорит его отец.
– Ты хочешь, чтобы я предал моего друга?
– А ты предпочтешь предать свою семью? Один раз ты уже сделал это! А ведь одним своим поступком ты мог бы всех нас спасти!
– Ах, отец! – Из всех ужасов, которые Альбрехт пережил в этой комнате, этот был самым страшным. – Нет! Я не могу. Не могу!
– Можешь. И сделаешь. – Нежность пропала. Багровые пятна снова покрыли лицо Корнелиуса, взгляд наполнился яростью. – А если откажешься, значит, ты снова нас предал. Обрек сестру на ад, мать – на изнасилование и убийство, имя твоей семьи – на поругание. За это ты понесешь наказание в аду. О, и на земле тоже. О да. На земле ты тоже будешь сурово наказан.
Фуггер увидел, как отец потянулся к потолку, где лежали ореховые розги. В щели между известкой и балкой. Он закрыл глаза, видя только черноту отбросов под виселицей. Удары, которые сыпались на него там, в его кошмарах, как справедливое наказание за его бесчисленные грехи, снова обрушились на его плечи.
* * *– Еще неделя. От силы десять дней, так я думаю, – сказал Урия Мейкпис. – Они хорошо дерутся – для непрофессионалов, но без провизии им долго не продержаться. При осадах всегда так, верно? Царь Ян скоро разрешит уйти женщинам и детям, а женщины – самые хорошие бойцы. После их ухода мужчины долго не продержатся. Кто-нибудь да сдаст город. – Он подался вперед. – Кстати о продуктах. Не соблазнишься еще одной миской крысиной похлебки? Знаю, многие ее терпеть не могут, но лично я всегда любил крысятину. Оно, право, и к лучшему.
Жан проводил с англичанином уже второй день. Тот оказался хорошим проводником по стенам, так что Жану удалось наметить несколько возможных выходов из города – на всякий случай. Он был согласен с тем, что говорил ему прежний соратник. Оборона находилась на грани развала.
Жан отказался от крысы и отодвинулся от стола.
– Не вижу, чтобы ты особо страдал, Урия. Тебя не сравнить с теми ходячими скелетами, которых я видел в городе.
– А! – Мейкпис положил себе еще половник похлебки. – Это потому, что я – одновременно военный советник и главный палач его величества. Любимцам редко приходится голодать. Как ты убедишься сегодня вечером на свадебном пиру.
Жан встал и отошел к окну, чтобы посмотреть на улицу. Он все еще надеялся, что Фуггер сам придет к нему. Жан заходил к нему домой и оставил весточку у его матери, но та сказала, что Альбрехт занят делами семьи и придет, если сможет. А если он не придет, то очень важно, чтобы Жан вечером явился во дворец, на свадьбу. Жан надеялся, что это будет их последний вечер в аду Мюнстера.
– Неужели Бокельзон действительно вправе взять четвертую жену? – спросил Жан.
Урия рассмеялся:
– Он может делать все, что пожелает. По правде говоря, четыре – это совсем немного. С тех пор как он узаконил многоженство, некоторые его последователи взяли даже двенадцать. Я и сам взял трех, но после того, как новизна ощущений прошла, они превратились просто в толпу сварливых баб, так что я ото всех избавился.
– Значит, его слово – закон?
– О да. Наш царь Ян – это нечто особенное. Раньше он был портным, знаешь? В Лейдене. Он и сейчас шьет все те костюмы, которые ты видел. Он играл когда-то во всяких там мистериях и тому подобном. А теперь, похоже, говорит прямо с самим Богом и может бредить целыми днями, и все по Библии. Очень внушительно. А в сочетании с его внешностью – ты видел, как это впечатляет баб, – ну, он просто захватил власть. И какое-то время жил здесь припеваючи: к нему отовсюду слетались анабаптисты. – Урия вздохнул. – Несколько тысяч фанатиков попытались прийти ему на помощь, разорвать кольцо осады, но все эти немцы и швейцарцы их поубивали еще в полях. Так что мы остались одни. И если этот апокалипсис, о котором он не перестает твердить, скоро не настанет, то в считанные дни все закончится.
