Геннадий Осетров - Гибель волхва. Варвары
Едва корабль притерся бортом в стене волнолома – горожане хлынули на палубу в надежде добрых вестей и встречи с родными. В этой толкучке с корабля никем не замеченная сошла Опия в простеньком плаще с капюшоном, бросив в каюте громоздкую шкатулку элефантовой кости, переложив ее содержимое в сумку. Она протиснулась мимо поэта, кричащего стихи не слушающей его толпе, прошла под городскими воротами в обезлюдевший город.
Радость на волноломе кончилась. Это она поняла по сникшему людскому гулу. Потом донеслись вопли – близкие оплакивали погибших. Гетера улыбнулась своему дому, семеня к нему поспешно, радуясь солнцу, усохшим плетям винограда, перехлестнувшим через каменную ограду, всему, чего могла еще так недавно лишиться. В щели капюшона блестел ее влажный глаз, в нем рябили тени пролетающих мимо деревьев. Она подбежала к своему дому, оглянулась, не видит ли кто ее возвращения и, успокоенная, проскользнула в калитку.
Дом был пуст. Даже собака увязалась за слугами, всполошенными набатом Астидаманта. Гетера взбежала на крыльцо, прошла по залам в свою опочивальню, скинула плащ и немедленно ушла в бассейн. Когда, разморенная долгим купанием, завернутая в одну простыню, гетера вернулась в свою комнату, она от неожиданности вскрикнула: за мраморным столиком, уставленным баночками румян и белил, сидел, положив волосатые кулаки на ее сумку, старейшина скифов Ксар.
– Думал, ты потерялась совсем, – проговорил он. – Однако долго пропадала.
Многоопытная гетера постаралась не выдать испуга от внезапного появления Ксара, а разыграть удивление. Это у нее получилось.
– Плещусь себе и не знаю о госте дорогом. А он ждет, – заворковала Опия, встряхивая навесом мокрых волос. – Тебе интересно, где я была эти дни?
Ксар шевельнул рукой, будто отгрудил ее слова.
– К тебе приходили с моим золотом, и ты взяла его, – раздельно сказал он. – Теперь я пришел взять слова о деле. Ты выполнила то, за что я обогатил тебя?
– Он утонул, – ответила Опия. – Это не то, чего я хотела, но… Тебе–то мешал Лог? Не все ли равно – в моих ли объятиях, или его навечно обняла Кора? Если не угодила – верну золото.
Теперь Опия смотрела на руки Ксара, лежащие на сумке. Заглянул ли он в нее? Конечно. И увидел наконечник. Знает ли он, что это за штука и чья? Надо выяснить и если что – уступить его с выгодой для себя. Но Ксар сам заговорил об этом, поначалу ошарашив сообщением:
– Придумываешь пустое. Хорошо бы утонул. Он жив, скрывается на каком–то острове.
Гетера ушибленно опустилась на скамью. Пальцы нервно комкали простыню, запахнутую на высокой груди.
– Нельзя обмануть Ксара, как нельзя напиться из двух ритонов сразу, – холодя Опию глазами, продолжал старейшина. – Лог хитрый, но дурак. Зачем связался с женщиной! Разве сам не мог передать персидам тайное оружие скифов?
– Лгун! – очнувшись от страшных слов, вскинулась гетера. – Наконечник обронил нищий в Боспорском порту! Хочешь – проверь. Этот человек еще на корабле.
Она ненавистно рассматривала Ксара и тяжело дышала, стиснув зубы. На щеках заалели пятна. Ее обвинили в шпионстве, в заговоре с персами, а она спасла от них сокровища, принадлежащие Элладе!
– Знал, кому обронить, а? – Ксар хитро прищурил глаз. – Нищий тоже в сговоре с вами?
– Ах, какой ты! – простонала гетера. – Что за сговор? За нищим охотились персы, потом погнались за нами. Нищий повторял одно: «Надо передать скифам». Он обронил, я подобрала. Вот как спасла это ваше… тайное оружие. Все просто!
– Так, пусть так, – постукивая пальцами по сумке, согласился Ксар. – Сейчас знать хочу, что дальше с наконечником делать будешь?
– Тебе не отдам, – капризно подобрала губы гетера. – Ты злой мужчина и плохо разговариваешь со мной. Отвезу вашему царю.
– Задумала хорошо, – Ксар поднялся, обогнув столик, вплотную подошел к Опии. Запрокинув голову, большеглазая гетера белела испуганным лицом. Почувствовав, что необходимо оставить недобрый разговор, Опия совсем некстати зашептала:
– Раз Лог не утонул, я найду его и сделаю, как ты хочешь. Он будет мой навсегда. Я люблю его. Поверь, он не передавал персам наконечник. Я подтвержу это вашему Агаю.
– Ладно, – Ксар кивнул. – Теперь покажи мне свою баню.
Опия облегченно вздохнула, поднялась. «Благодарение богам, он успокоился, – подумалось ей. – Помоется, совсем отмякнет… Но зачем берет мою сумку? Ведь согласился, сказал: «Ладно». Или боится оставить здесь, без присмотра, а в бассейне отдаст мне?»
Гетера пошла впереди, оглядываясь на Ксара, бледно улыбалась. Старейшина вперевалку по–беркутиному мрачно шел следом. Опия отодвинула дверь в сторону, отступила с дороги, чтобы пропустить его в купальню, но Ксар взял ее за руку, силой втащил в бассейн и задвинул за собой дверь.
Весь октябрь Лог не выпускал из рук инструменты. Спал мало, но и во сне видел себя за работой над глыбой. Всего один раз отлучился он из потаенной мастерской: сходил в рыбачий шалаш и принес оттуда каравай хлеба с остатком сушеной рыбы. Когда кончилась еда, он ухитрялся ловить крабов – мелких и горьковатых на вкус, глушил доской рыбу. Дров по берегу острова было много: море возвращало затонувшие корабли обломками, приносило откуда–то издалека диковинные деревья с лохмотьями корневищ. Наступали холода, но они не чувствовались в пещере, возле пылающего очага. Мастер рубил топором высохший на ветру и солнце плавник и, когда он весело сгорал, оставив грудку жарких, потрескивающих угольков, насаживал на рожни добытую рыбу, втыкал вокруг очага. Подрумяненная, она разваливалась в руках на белые ароматные дольки. Иногда Лог баловал себя мясом бакланов. Великое множество их селилось на карнизах скалы рядом с колониями чаек. Но чаек мастер не трогал. Помнил притчу рыбаков о человечьих душах, перекинувшихся в белых, стонущих птиц.
И наступил час, когда Лог понял – все! Больше ничего ни убавить, ни прибавить к скульптуре нельзя. Она вырвалась из–под рук и теперь была и жила своей жизнью. Мастер даже не отступил, чтобы полюбоваться на нее со стороны. Знал – получилось. Усталый, сразу почувствовав себя неудельцем, поднялся на вершину скалы, уселся на камень и долго глядел в море, туда, где за туманным отчерком горизонта должна бы стоять Ольвия.
Он не скучал по людям, пока работал, и даже не вспоминал о них. Только черноглазая Ола являлась к нему во снах.
«Кто ты мне, жена? Боязно думать так о тебе, дочь царя. Пропасть–то какая выглубилась между нами! Пошире воды отсюда до Ольвии».
В отчаянье мотал головой, спорил с собой, убеждал в несбыточности их любви, корил себя, уличал в трусости.
