Жан д'Айон - Заговор Важных
Луи и Жюли внимали каждому слову маркиза.
— Ее величество встретила Бофора исключительно дружелюбно. Вскоре появился кардинал, лучившийся благосклонностью и добродушием. Через некоторое время Мазарини и регентша, извинившись перед придворными, удалились на небольшое совещание. Когда они выходили из зала, к Бофору подошел капитан гвардии его величества и сказал: «Сударь, прошу вас, отдайте вашу шпагу и следуйте за мной. Именем короля!» Бофор застыл от изумления. Когда он вновь обрел способность мыслить, он увидел, как со всех сторон его окружают гвардейцы. Тогда он с присущей ему надменностью заявил: «Извольте, вот моя шпага, однако признаюсь вам, все это очень странно. Королева все же решилась меня арестовать… А ведь еще три месяца назад кто бы мог такое представить?» Молодого герцога посадили в просторную закрытую карету и отвезли в Венсенский замок. На протяжении всего пути карету сопровождал почетный эскорт, состоявший из двух полков швейцарской гвардии в парадной форме, ехавших в авангарде, и двух рот французской гвардии в арьергарде; оба полка и обе роты нещадно били в барабаны. Зрелище яркое и очень напоминающее бродячий театр. Казалось, кто-то решил представить арест Бофора итальянским фарсом. Полагаю, таким образом, первый министр сообщал всем, как Важным, так и парижанам, что теперь он является хозяином Франции. — И, разведя руками, Рамбуйе с довольной улыбкой заключил: — Ну, вот! Теперь вы все знаете. Отныне регентша исполняет роль королевы. Она порвала с прошлым, и Мазарини стал ее министром. Важные проиграли, а их заговор войдет в историю как заурядная интрижка.
Луи не удивился. Вот уже три дня как он знал, что участь Бофора решена. Театральная вычурность, с которой обставили его арест, свидетельствовала о бесспорном влиянии кардинала на регентшу. И все молча размышляли и гадали, что же случится в ближайшие дни.
Второе сентября 1643 года стало достоянием истории.
На следующий день рано утром к Луи явился Шарль де Баац; усы гасконца, как обычно, вызывающе топорщились, шпага звенела, и шпоры бряцали.
— Кардинал требует вас немедленно, не заставляйте его ждать, — распорядился д'Артаньян, подкручивая стрелки усов.
В девять часов Мазарини принял Фронсака в присутствии Летелье и Дре д'Обре.
— Шевалье, — заявил первый министр, — я решил лично известить вас о принятых мною решениях. Вы это заслужили, ибо больше всех подвергались опасности в известном вам деле. Гражданский судья сообщит вам кое-какие подробности.
— Вчера Анна Дакен и ее брат были подвергнуты предварительному допросу, — произнес Дре д'Обре. — Они все признали и сообщили все интересовавшие меня подробности. Как и ожидалось, яд им вручил маркиз де Фонтрай. Впрочем, можно ли им в этом верить? Госпожа Дакен призналась, что давно хотела избавиться от мужа. — Умолкнув, он выразительно посмотрел на Луи и спросил, изо всех сил стараясь говорить доверительным и даже дружеским тоном: — Мне бы хотелось знать, как вы сумели догадаться…
— О том, что Фонтрай был ее любовником? — вздохнул Луи. — Я быстро это понял, ибо иначе многие вещи никак не поддавались объяснению; впоследствии мои предположения подтвердились фактами, которые мне удалось установить. Почему семья Дакен проживала в зажиточном квартале и занимала целый дом? Даже офицер на королевской службе в этом квартале может позволить себе оплачивать только одну комнату. Жалованье судебного исполнителя никак не могло покрывать такие расходы. Конечно, у Анны могло быть собственное состояние, однако я поговорил со знакомыми нотариусами, и все они уверили меня, что никакого состояния ни брат, ни сестра не унаследовали. Дом этот они приобрели год назад за четырнадцать тысяч ливров. Откуда они их взяли? Оставалось только предположить, что муж отличался завидной снисходительностью и жил за счет прелестей собственной жены. Это объясняет дорогие платья, духи и карету Анны. Вдобавок, несмотря на вдовство, она не выглядела женщиной, обделенной мужским вниманием… — На мгновение Луи задумался, словно о чем-то сожалея, но быстро прогнал непрошеные мысли. — Оставалось понять, кто выступает в роли любовника. Мои подозрения пали на Фонтрая, а когда он удивился, что я не знаю, почему он убил Дакена, я понял, что подозрения мои верны. К тому же, говоря о Дакене, он сам сказал мне: «Он начал нам мешать…» Проверяя свои предположения, я излагал свои подозрения Жюли, и постепенно моя теория обрела стройный вид. А мой последний визит к Анне лишь подтвердил мою правоту. Когда я объяснил ей, что Живодер — творение Фонтрая, она вздрогнула. Оказывается, человек, которого она любила — или, по крайней мере, с кем она спала, — приказывал убивать женщин, да еще крайне жестоким способом. Реакция ее была именно такой, какой я и ожидал. А найденные нами письма подтвердили мои прежние догадки.
— Совершенно верно, — вставил Летелье. — Сейчас Фонтрай снова в бегах, хотя мы вряд ли смогли бы доказать его виновность. Ведь все, что мы можем предъявить ему, — это только получение выгоды в результате гибели Дакена. На мой взгляд, эта смерть была выгодна ему по двум причинам. Во-первых, она сближала его с Анной, а во-вторых, давала возможность испытать яд, симптомы которого напоминали симптомы болезни желудка. Возможно, Бабен дю Фонтене узнал от свидетелей о любовной связи Фонтрая или сам догадался о ней. И, сами понимаете, Фонтрай убил его поэтому, а вовсе не из-за тех дел, которые Бабен расследовал. Фонтрай придумал ловушку с Пикаром и пытался убить вас. Он был уверен, что вы все поняли!
— А я был так глуп, — едва слышно прошептал Луи, — и в тот момент еще ни о чем не догадывался!
— Брату Анны поручили подсыпать яд в пищу короля. Он служил на кухне в Лувре, и ему это труда не составило, тем более что он вместе с другими слугами последовал за его величеством в Сен-Жермен. А в тот день, когда вы заметили его во дворе герцогини де Шеврез, он пришел получить обещанные ему три тысячи ливров.
— Три тысячи ливров! Вот, оказывается, во сколько оценивают теперь королей! — словно размышляя вслух, произнес кардинал.
— А что с ними станет? Их будут судить открыто? — спросил Луи.
— Нет, — сухо отрезал Летелье. — Их перевели в Арсенал, и скоро, в строжайшей тайне, они предстанут перед судом Огненной палаты, где им, без сомнения, вынесут приговор, ожидающий отравителей и убийц короля. А после казни все документы дела будут уничтожены. Для истории Людовик Справедливый умер от болезни. Истина не нужна никому, знание ее не сулит ничего хорошего, тем более что могут найтись желающие попытаться…
Огненная палата, учрежденная Ришелье главным образом для суда над фальшивомонетчиками и государственными преступниками, заседала по ночам в Арсенале, в зале, затянутом черным сукном и освещенном только светом факелов. Число судей было строго ограничено. Приговоры, вынесенные Огненной палатой, кассации не подлежали и приводились в исполнение немедленно, прямо в стенах Арсенала.
