Николай Харин - Снова три мушкетера
— Да-да! Это точно они. Стало быть, ты можешь указать, где их найти?
— Они жили на улице Гран-Гра.
— Где это?
— Поезжайте прямо и поверните в третий переулок. Оттуда рукой подать до площади, а их дом — второй по счету, если считать от нее.
— Отлично, дорогу мы найдем!
— Дорогу-то вы найдете, сударь, а вот найдете ли тех, кого ищете, это уж Богу известно.
— Что такое?!
Человек с шестом поглядел на д'Артаньяна так, словно впервые увидел какую-то диковину. Потом он неторопливо развернулся и пошел прочь, бурча себе под нос:
— Огонь-то на углу совсем погас, надо дровишек подкинуть…
— Ах ты, наглец! — вскричал д'Артаньян, собираясь догнать невежу и угостить его ударом хлыста.
Однако, едва он успел дать шпоры коню, из переулка, преграждая ему путь, вывернула телега, запряженная парой понурых одров. Она была покрыта грубой и грязной мешковиной, из-под которой выглядывали чьи-то босые ноги.
С первого взгляда на нее было ясно, что телега доверху набита покойниками.
При виде этого страшного экипажа д'Артаньян крякнул, а Планше непроизвольно перекрестился.
Рядом с телегой шагали люди в черных балахонах, с горящими факелами и длинными крючьями в руках.
Ужасная догадка пронзила мозг молодого человека. Внезапно ему стал ясен страшный смысл безлюдья на городских улицах, костры, горящие средь бела дня, и странное поведение только что встреченного человека.
— В городе чума!
Планше побледнел и принялся озираться по сторонам.
— Ай-яй-яй, сударь… Э-э… то-то я смотрю… костры…
Д'Артаньян почувствовал, как его кинуло в озноб.
— Камилла! Я должен найти ее! Не может быть! — шептал он, пришпоривая коня. — За мной, Планше! Не отставай! Я должен найти ее дом! Ведь не все же умирают от чумы. Скорей, Планше, вперед!
Бледный, как полотно, Планше, тихо причитая, двинулся следом за господином.
— Ах, сударь, — сказал он, когда они проскакали квартал, — я хочу ехать вперед, но словно какая-то сила толкает меня назад. Чума пострашнее пули.
— Не трусь, Планше! Мы не останемся здесь — я заберу Камиллу с собой.
— Но ведь ее опекун может воспротивиться этому.
— Кой черт опекун! Она давно уже сама может распоряжаться своей судьбой. Кроме того — в такой ситуации не выбирают. К счастью, мы предусмотрительно захватили запасную лошадь. Да что я говорю — я достану ей карету!
— Сударь! — крикнул Планше, чувствуя, что последние силы покидают его. — Кажется, я падаю с лошади.
— Учти, Планше, — крикнул д'Артаньян на скаку, — один лекарь, выхаживавший меня, когда я отлеживался у Атоса, говорил мне, что чуме подвержены в первую очередь малодушные люди. Они все время боятся заболеть, думают о болезни и невольно притягивают ее к себе. Кроме того — нет более действенного средства против чумы, чем быстрая верховая езда!
Нельзя сказать, что Планше успокоили эти доводы. Однако, рассудив, что господин в таком состоянии все равно бросит его посреди улицы и поскачет разыскивать свою Камиллу, что ему вовсе не улыбалось, парень передумал падать с коня и продолжал следовать за д'Артаньяном.
Кони вынесли их на площадь.
— Тысяча чертей! — воскликнул д'Артаньян. — Вот где собрался весь город!
Последнее относилось к толпе народа, запрудившей площадь и преграждавшей путь нашим героям. На этот раз миновать препятствие было просто невозможно.
Д'Артаньян и Планше против воли оказались в тесном кольце возбужденных, что-то выкрикивающих и размахивающих кулаками жителей города. Здесь были и здоровенные мужчины, и сгорбленные старухи, непонятно как державшиеся на ногах, и юные девушки, и матери, тащившие на руках кричащих младенцев, которых не на кого было оставить дома, и древние старики. И все они бесновались и изрыгали проклятия.
Одного взгляда, брошенного поверх голов бушующей толпы, было достаточно, чтобы понять, в чем дело. Посреди площади возвышался грубо сколоченный помост, облитый водой, чтобы не загорелся раньше времени. На помосте были сложены дрова, сложенные в клетку вокруг столба примерно в одну треть его высоты.
Здесь готовились жечь человека.
Мушкетер, как ни противно было ему зрелище эшафота, вынужден был оставаться на месте, чтобы не раздавить людей, так много их было вокруг. И похоже было, что количество их все возрастало.
Вдруг толпа заколыхалась и раздалась в стороны. Проклятия стали громче, вопли пронзительнее. Несколько стражников и монахов в темных рясах двигались к центру площади.
В середине маленькой процессии палач вел женщину в грубом сером балахоне с рваными полами. На голову ей надели отдаленно напоминавший митру епископа колпак, на котором было написано: «Еретичка-идолопоклонница».
Лица женщины д'Артаньяну видно не было, но мушкетер понял, что она еще очень молода.
— На костер ведьму! На костер ее! — ревели вокруг.
Женщину повели к эшафоту. Вперед выступил священник. Он поднял руки, успокаивая людей. Те, кто стоял рядом с ним, умолкали, стоящие за их спиной тоже переставали горланить и размахивать кулаками, и постепенно волна молчания, распространяясь от стоявшего возле помоста священника, докатилась до краев площади.
Стало тихо. В наступившей тишине можно было разобрать слова священника, произносившего проповедь.
— Имея в виду, что по обстоятельствам дела, — говорил человек в сутане, — вытекающим из процесса, возбужденного прокурором, аббатом монастыря… — монотонный голос напомнил д'Артаньяну жужжание мухи, упомянутая Анна Перье признала, что виновна в колдовстве и призывании Дьявола, наведении порчи и мора на жителей города…
Священник говорил быстро и невнятно, но люди жадно слушали, словно эти слова могли внезапно прогнать чуму. Впрочем, так оно и было в действительности — эти несчастные думали, что стоит сжечь на костре колдунью, «виновницу всех напастей», и люди в городе перестанут умирать.
— Анна Перье! Мы извергаем тебя из лона святой церкви и оставляем тебя, прося светскую власть вынести над тобой умеренный приговор, не доходящий до смерти и до повреждения членов.
Д'Артаньян подумал было, что несчастную помилуют, однако он просто плохо знал судейскую практику. Последней фразой неизменно заканчивались все приговоры по делу ведьм, колдунов и еретиков. Передача в руки светской власти во всех случаях означала сожжение на костре.
Палач помог женщине взойти на помост и, прежде чем поднести зажженный факел к сухим поленьям, сорвал с головы несчастной колпак. Копна золотистых волос рассыпалась по плечам.
Молодой человек вздрогнул: в облике приговоренной ему на мгновение почудились знакомые черты. Но несчастная колдунья Анна Перье не могла быть Камиллой де Бриссар. Д'Артаньян призвал на помощь самообладание и постарался не терять голову. Это было нетрудно в чумном городе, будучи окруженным со всех сторон толпой бесноватых.
