Саймон Скэрроу - Орел и Волки
— Римлянин, мы всегда пьем. Таков наш обычай.
— Прекрасно, но это может лишить вас возможности умереть достойно. Разве тебе хочется встретить завтра свою смерть ничтожной пьяной развалиной, неспособной нанести хороший удар и забрать с собой хоть одного дуротрига?
Кадминий сжал огромный кулак, и Катону на миг показалось, что сейчас тот врежется в его челюсть, однако воин лишь оглядел самой природой вверенный ему молот и добродушно пробормотал:
— Не беспокойся, все будет как надо. Даю тебе слово.
— Полагаюсь на тебя. А сейчас мне нужно взглянуть на царя.
— Нет смысла. Он такой, каким был.
— Неважно. Я должен его увидеть. Макрон приказал мне доложить о его состоянии.
Не дав Кадминию шанса придумать новую отговорку, центурион повернулся и направился прямиком к двери в царскую спальню.
Единственный несший караул страж оттолкнулся от стены и потянулся за копьем, но Кадминий махнул ему рукой, и он молча посторонился.
В царской спальне ярко горели факелы, пахло дымом. Немногие знатные атребаты, сидевшие и стоявшие возле стола, обменивались негромкими фразами. Верика лежал, укрытый до подбородка, его волосы белой волной ниспадали на пурпурный валик. Кожа царя под стать волосам казалась почти столь же белой, а хриплое, прерывистое дыхание было слышно от самой двери. Лекарь поднял глаза на вошедшего и слегка улыбнулся.
— Царь пошевелился, совсем недавно.
— Он пришел в сознание? — спросил Катон, придвигаясь к постели и глядя на изможденного старика.
— Не вполне. Открыл глаза, пробормотал несколько слов и снова впал в беспамятство.
— Несколько слов? Каких же?
— Ничего нельзя было разобрать, кроме имени Тинкоммия. Но, похоже, царь волновался.
— Это все? Больше ничего?
Лекарь покачал головой, и Катон поджал губы.
— При любом изменении в его состоянии, к лучшему или к худшему, немедленно сообщи. Понял?
— Так точно, командир.
Катон бросил последний взгляд на царя и уже поворачивался, чтобы уйти, когда лекарь схватил его за рукав.
— Спасся кто-нибудь из лечебницы?
— Нет.
— Понятно.
Лекарь заглянул Катону в глаза:
— Каковы наши шансы, командир?
— Хорошего мало. Делай свое дело, пока можешь.
— А потом, когда все кончится?
— Защищай царя до последнего вздоха. Это все.
Памятуя об опасениях Макрона, Катон совершил быстрый обход постов вдоль частокола, желая убедиться, что дежурные телохранители бодрствуют и не проворонят врага. При столь небольшом числе защитников царской усадьбы небрежение одного часового могло стоить жизни всем. Затем, убедившись, что вокруг тихо, а сам он сделал все от него зависевшее, молодой центурион выбрал местечко поближе к воротам, сел, прислонившись спиной к опорному столбу, и почти мгновенно провалился в глубокий сон. Его не пробудила даже смена расхаживавших над ним караульных и привела в себя ближе к утру только тянущая боль в паху, призывавшая облегчиться. Быстро прогнав остатки сна и ощутив укол страха, не проспал ли он слишком долго, Катон, преодолевая сопротивление затекших мышц и гнет никуда не девавшейся застарелой усталости, с превеликим трудом поднялся на ноги и застонал, заставляя себя распрямиться.
Хотя небо над головой оставалось темным и мрачным, над восточным горизонтом уже проступало жемчужное свечение близившегося рассвета. Холод усилился, и спавшие вповалку во дворе люди выдыхали тонкие облачка пара. Воздух был как-то особенно неподвижен, а сгущавшиеся над головой тучи сулили дождь, скорей всего мелкий и моросящий, обычный для этой вконец отсыревшей страны. Катона вдруг огорчило то, что драма его кончины разыграется на фоне таких сереньких декораций. Как ни крути, а ему предстояло погибнуть в пустяковой стычке, среди скопища безобразных лачуг, которое язык не поворачивается назвать городом, а не то что столицей! Но именно здесь он, Макрон, Сильва и их сотоварищи отойдут в иной мир. В дикой, захолустной, никому не ведомой Каллеве. Историки о них не напишут.
Справив нужду и все еще поводя затекшими плечами, Катон прошел к маленькому костру в центре двора. Макрон надзирал за группой кухонных поварят, деливших на порции приготовленную свинью. Аромат жареной свинины на сей раз не всколыхнул в юноше никаких неприятных воспоминаний, а, напротив, пробудил в нем зверское чувство голода. Он схватил кусок мяса, впился в него зубами и лишь потом приветственно кивнул Макрону.
— Смотри не подавись, — усмехнулся Макрон.
— Что толку от жизни, если нет возможности ей наслаждаться? — отозвался Катон. — Хлеб есть?
— Вон там, в корзине.
Катон присел у огня и приступил к насыщению. После первых торопливых, давших работу желудку глотков он стал жевать очень медленно, смакуя вкус каждого кусочка свинины и каждого ломтика превосходного царского хлеба. Молодой человек уже отвык получать от еды удовольствие, и само это ощущение казалось ему теперь странным, поскольку нормальным в последнее время для него сделался перекус на бегу в круговерти бесконечных забот и обязанностей. А вот сегодня, как по заказу, спешить было некуда, что давало ему полное право посвятить трапезе столько времени, сколько захочется или, по крайней мере, сколько отпустят его дуротриги.
Велев рабам разбудить бойцов и подать им еду, Макрон присел рядом с Катоном и сам удовлетворенно зачавкал, обгрызая какую-то косточку. Оба завтракали в молчании. Вокруг, в еще бледном, но усиливающемся свете, подтягивались к костру пробудившиеся от глубокого сна бритты и легионеры. У многих аппетит был отменный, и стараниям поваров с царской кухни они уделили подобающее внимание, но иные были измотаны или подавлены так, что отрешенно сидели, уставясь в огонь, не притрагиваясь к остывающему жаркому.
Впрочем, это продолжалось недолго. Часовой от ворот позвал Макрона, и оба центуриона, встревоженные озабоченностью в его голосе, бегом пересекли двор и взлетели по лестнице.
— Докладывай, — приказал Макрон.
— Командир, там, внизу… — Легионер указал где. — Там двое туземцев выскочили из-за угла, быстро глянули на ворота и шмыгнули тут же обратно.
— Вот как? И из-за этого ты не дал мне поесть?
— Виноват, командир. Но ты сам сказал…
— Спасибо, я помню. Ты поступил правильно, сынок. Молодец, так и действуй. А мы здесь теперь чуток подождем и посмотрим, может, что и произойдет.
— Уже происходит, — сказал Катон. — Смотри.
Из проулка в глубине улицы, шагах в пятидесяти от ворот, дерзко вывернулась чья-то фигура. Рослый человек остановился на безопасном расстоянии от стен усадьбы и поднес ладони ко рту.
