Когда пируют львы - Смит Уилбур
Глава 23
В темноте свет лампы в фургоне Катрины, пробивавшийся сквозь щели, за полмили до лагеря показал им дорогу. Приветственно залаял Воришка, и Мбежане во главе остальных слуг выбежал, чтобы взять лошадь Шона. В его голосе звучали тревога и облегчение.
– Нкози, времени мало… началось.
Шон спрыгнул с лошади и побежал к фургону. Он рывком отбросил клапан.
– Шон. – Катрина села. Глаза ее, зеленые в свете лампы, были обведены темными кругами. – Слава богу, ты пришел.
Шон склонился к ней и обнял. Он говорил ей ласковые слова, и она цеплялась за него и проводила губами по его лицу. Мир исчез, остался лишь стоящий во тьме фургон, освещенный единственной лампой и любовью двух людей.
Неожиданно она напряглась в его руках и ахнула. Шон держал ее, лицо его стало беспомощным, а большие руки робко и неуверенно лежали на ее плечах.
– Что я могу сделать, милая? Как помочь тебе?
Тело ее немного расслабилось, и она прошептала:
– Ты нашел священника?
– Священник! – Шон совершенно забыл о нем. По-прежнему прижимая к себе Катрину, Шон повернулся и заорал: – Альфонсо… Быстрей!
У входа в фургон появилось лицо Альфонсо, бледное от усталости и покрытое пылью и грязью.
– Пожените нас. Быстрей! Ча-ча, чоп-чоп!
Альфонсо поднялся в фургон. Его облачение было порвано, сквозь дыры виднелись белые костлявые колени. Он встал перед ними и открыл книгу.
– Кольцо? – спросил он по-португальски.
– Да, – сказал Шон.
– Нет, нет. Кольцо? – Отец Альфонсо поднял палец и сделал красноречивый жест. – Кольцо?
– Я думаю, он хочет обручальное кольцо, – прошептала Катрина.
– О мой Бог, – сказал Шон. – Я совершенно забыл об этом. – Он в отчаянии осмотрелся. – Чем бы его заменить? У тебя в сундуке нет кольца или чего-нибудь такого?
Катрина отрицательно покачала головой, открыла глаза, собираясь что-то сказать, но начался новый приступ боли. Шон держал ее, пока он длился, а когда она расслабилась, сердито посмотрел на Альфонсо:
– Пожени нас, черт тебя побери! Не видишь, что у нас нет времени на пустяки?
– Кольцо? – повторил Альфонсо, совершенно убитый.
– Ладно, будет тебе кольцо.
Шон выпрыгнул из фургона и подозвал Мбежане.
– Принеси мое ружье! Побыстрей.
Шон не задумываясь заставил бы португальца под угрозой смерти выполнять свой долг, а Мбежане готов был ему помочь. Он принес ружье. В оружейном поясе Шон отыскал золотой соверен, бросил его на землю и прижал к нему ствол. Пуля проделала в монете рваное отверстие. Шон бросил ружье Мбежане, схватил маленький золотой кружок и вернулся в фургон.
Трижды за время службы боль заставляла Катрину ахать, и каждый раз Шон крепко обнимал ее, а отец Альфонсо ускорял церемонию. Шон надел пробитый соверен на палец Катрине и поцеловал ее. Альфонсо прочитал последние строки на латыни, и Катрина сказала:
– О Шон, он выходит.
– Прочь отсюда! – сказал Шон священнику и выразительно показал на выход из фургона. Альфонсо с облегчением удалился.
Хотя роды длились недолго, Шон чувствовал себя не лучше, чем когда отрезали ногу Гаррику. Потом хлынул скользкий поток, и все закончилось. Катрина лежала тихая и бледная, а рядом, все еще связанный с ней, лежал окровавленный ребенок, их творение.
– Он мертвый, – прохрипел Шон. Он поднялся и попятился к дальней стене фургона.
Но Катрина яростно села:
– Нет, он жив! Шон, ты должен мне помочь.
Она говорила ему, что делать, и наконец ребенок закричал.
– Это мальчик, – негромко сказала Катрина. – О Шон… мальчик.
Такой прекрасной он ее никогда не видел – усталой, бледной и прекрасной.
Глава 24
Возражения Шона были напрасны – на следующее утро Катрина уже встала и надела старое платье. Шон метался между нею и ребенком на койке.
– Я все еще толстая, – пожаловалась Катрина.
– Милая, полежи в кровати еще день-два.
Она сделала гримасу и занялась шнурками корсета.
– А кто будет присматривать за ребенком?
– Я! – с готовностью сказал Шон. – Ты можешь говорить мне, что делать.
Спорить с Катриной – все равно что пытаться пальцами схватить ртуть: и силы терять не стоит. Она кончила одеваться и взяла ребенка.
– Помоги мне спуститься по ступенькам.
Она улыбнулась.
Шон и Альфонсо поставили для нее стул в тени дерева шума, и слуги собрались посмотреть на ребенка. Катрина держала его на коленях, а Шон неуверенно возвышался над ними. Ему все это казалось еще не вполне настоящим… сознание не могло вместить столько за такое короткое время.
Он улыбался, слушая непрерывный поток комментариев слуг, и рука его уже не отвечала на пожатие, когда Альфонсо стискивал ее в двадцатый раз за утро.
– Возьми своего ребенка, нкози. Посмотрим на тебя с ним на руках, – сказал Мбежане, и остальные зулусы поддержали его. Выражение лица Шона медленно изменилось – на нем появилась опаска.
– Возьми его, нкози.
Катрина протянула ему сверток, и в глазах Шона появилось загнанное выражение.
– Не бойся, нкози, у него нет зубов, он тебя не укусит, – подбодрил Хлуби.
Шон неловко держал своего первенца, согнув спину и приняв позу отца. Зулусы поздравляли его, и постепенно лицо Шона разгладилось и стало гордым.
– Мбежане, он ведь красавец?
– Такой же красавец, как его отец, – согласился Мбежане.
Шон посмотрел на ребенка внимательнее. Темные волосы, нос приплюснутый, как у бульдога, глаза молочно-серые, а ноги длинные, худые и красные.
– Как ты его назовешь? – спросил Хлуби.
Шон посмотрел на Катрину.
– Скажи, – попросил он.
– Его будут звать Дирк, – сказала она на зулусском.
– Что это значит? – спросил Хлуби, и Шон ответил:
– Это значит кинжал… острый нож.
Слуги сразу одобрительно закивали. Хлуби достал табакерку и пустил по кругу, Мбежане взял понюшку.
– Хорошее имя, – сказал он.
Глава 25
Отцовство, этот мудрый алхимик, за двенадцать часов изменило отношение Шона к жизни. Раньше никогда никто так не зависел от него, не был таким абсолютно беспомощным и уязвимым. В первый вечер Шон сидел в фургоне и смотрел, как Катрина, чуть наклонившись, кормит ребенка грудью. Ее волосы мягкой волной падали на щеку, лицо стало полнее, оно приобрело материнское выражение. Ребенок с красным личиком сосал с легкими всхлипываниями. Катрина смотрела на него и улыбалась, а младенец тянул к груди крошечные кулачки и жадный рот.
Шон подошел к кровати, сел рядом и обнял обоих. Катрина щекой прижалась к его груди, ее волосы были теплыми и чистыми. Мальчик продолжал шумно сосать. Шон испытывал смутное возбуждение, как будто впереди его ждали новые приключения.
Неделю спустя, когда на небе появились первые дождевые тучи, Шон перевел фургоны через Саби и поднялся выше по склонам гор, чтобы уйти от жары на равнине.
Когда они с Хлуби ехали на побережье, он приметил здесь одну долину. Дно долины поросло мягкой сочной травой, а вдоль чистого ручья росли кедры. Сюда Шон и перевел свой лагерь.
Здесь они переждут сезон дождей, а когда дожди кончатся и ребенок достаточно окрепнет для поездки, они смогут отвезти слоновую кость на юг и продать ее в Претории. Это был счастливый лагерь. Быки разошлись по долине, заполнив ее движением и мычанием; среди фургонов звучал смех, а по вечерам, когда с гор спускался туман, ярко и дружелюбно горел костер. Отец Альфонсо оставался у них почти две недели. Это был приятный молодой человек, и хотя они с Шоном никогда не понимали слов друг друга, им удавалось обходиться языком жестов. Наконец он ушел вместе с Хлуби и еще одним слугой, которые должны были провести его через горы, но перед уходом умудрился смутить Шона, поцеловав его на прощание. Шон и Катрина жалели, что Альфонсо ушел. Он им нравился, и Катрина почти простила ему его веру.
