Джон Мастерс - Ночные гоцы
Так что теперь все ходили в подчинении у Амелии Хэтч. На него она навалила столько работы, что у него не было времени беспокоиться о Кэролайн. Шесть дней он работал до полного изнеможения, потом проваливался в сон, а когда просыпался, его снова ожидала работа. Когда он отвлекался от того, что делал, то думал только о предстоящей работе или работе, сделанной недостаточно хорошо, чтобы удовлетворить миссис Хэтч.
Утром шестого дня, третьего июня, вчера, обмывая лоб умирающего, он увидел, что Кэролайн, спотыкаясь, выбежала из дома, где лежали больные женщины, и неровным шагом устремилась к лежащему позади проулку. Стоя у притолоки, он следил, как она возвращается: резко осунувшаяся, с плотно сжатыми бескровными губами и глубоко запавшими горящими глазами. Он позвал ее, но она отвернула голову и, не отвечая, заспешила обратно в дом. За его спиной что-то пробормотал умирающий. И он вернулся к запаху и зрелищу палаты для мужчин.
И сейчас, высоко на склоне, он все еще вдыхал этот запах. Он вьелся в его рубашку, застрял в кудрявых жестких волосках на руках, и пропитал кожу. Мужчины лежали плотными рядами вдоль стен во всех трех комнатах дома. Он костра на дворе, где метельщики из касты неприкасаемых жгли тряпки, которыми вытирали испражнения, тянуло дымом. Приходя, больные были бледны, но не теряли присутствия духа; им помогали снять с себя набедренную повязку и укладывали; те, кто был из касты брахманов, закидывали за ухо священный шнур, чтобы случайно не испачкать его нижний конец. Им еще хватало сил вставать и выходить во двор, и понос не причинял боли. Но так длилось не долго. Час за часом вытекавшая из них жидкость преврашалась в кровавую слизь, в животе все сильнее урчало, у них уже не было сил подняться, и они опорожняли кишечник там, где лежали. Они таяли у него на глазах, пока вся жидкость не выкачивалась из тела, не обращалась в кровавую слизь, чтобы в судорогах быть вытолкнутой наружу.
Чуть позже к нему прибежала женщина: «Мисс-сахиба подхватила заразу». Он выронил тряпку и бросился к ней. Она лежала на земляном полу, и впервые он увидел в ее глазах смирение. Это испугало его сильнее, чем что-либо в жизни. Он поднял ее на руки, чтобы отнести в дом старосты, где за ней могли бы ухаживать как полагается, прочь от вони, бессвязного бреда и умирающих. Она прошептала: «Здесь — не в доме». Он не обратил на ее слова внимания, тогда она дернулась и повторила их снова. В еле слышном голосе звучала сила, и из смотревших на него глаз вдруг исчезло смирение. Ему пришлось развернуться и положить ее на испачканный пол между совсем юной девушкой и старухой. Прибежала миссис Хэтч с глазами, опухшими от недолгого сна, и отправила его заниматься делом.
И всю ночь, как и все предущие ночи, в дом тянулись люди. Некоторых он знал; большинство было ему не знакомо. Они приходили, опираясь на родственников, или их приносили, и укладывались на пол. Он давал им напиться, придерживая рукой за плечи; смотрел, как они жадно глотают воду; смотрел, как через несколько минут они выплескивают наружу все, что только что выпили. Он наблюдал, как все выше ползут по телу судороги: начинаются с икр, потом сводят тощие крестьянские ляжки, стягивают узлом впалый живот. Немного позже у них перехватывало горло, и тогда в глазах появлялся ужас. И когда это случалось, ужас охватывал самого Родни. Неужели у нее такой же взгляд? Борясь с дурнотой, он отворачивался, и предлагал питье следующему больному.
Пришел и банния Кармадасс. И всю ночь его громкий голос становился все слабее, лосняшееся лицо опадало, пока от него не осталась бескровная маска с отвисшей челюстью. Он тяжело дышал, борясь с болью; его выпуклые глаза запали в глазницы, плоский нос заострился, жирные щеки втянулись внутрь, тугая кожа безжизненно обвисла. Глаза у него совсем закатились, и Родни ущипнул его за щеку, чтобы вернуть их на место. Глазные яблоки задвигались, но кожа полностью утратила упругость, и вмятины от щипка не затягивались. На этой стадии у баннии, как и у других, не оставалось ни страха смерти, ни желания жить. В теле его не было силы даже на предсмертный хрип. Он умер около четырех утра и лежал там, где умер, пока на рассвете не явились похоронщики, чтобы унести тело на погребальный костер. Он лежал на спине, и тело еще не успело остыть: колени согнуты, руки закинуты назад, кулаки прижаты к ушам, мускулы живота сведены судорогой, глаза полуоткрыты и обведены синими кругами, нос заострился, губы бурые. За ним во множестве последовали другие, так что после полудня миссис Хэтч нашла Родни посреди комнаты обессилевшего и дрожашего и отослала его прочь.
Смеркалось. Он и так пробыл здесь, среди лесной свежести, слишком долго. Над деревней повисла сизая дымка, и поблескивали золотыми точками огоньки. На буром склоне оранжевыми лепестками распустились погребальные костры. Он стал спускаться, через минуту перешел на бег, и понесся по едва видневшейся тропке, ощущая, как напрягается каждая мышца, как будто делал это в последний раз.
В деревне ему было сказано, что пока все по-прежнему. Он прихватил топор и отправился рубить деревья на дрова для погребальных костров. Сильных мужчин было мало, а кто-то еще должен был доить коров, пахать землю и готовить еду для детей, лишившихся матерей. В этом мире голод всегда караулил за углом, готовый накинуться на тех, кого пощадила болезнь. Он резко взмахивал топором и непрерывно матерился. Уже совсем стемнело, когда он оперся на рукоять, чтобы стереть пот со лба. Вверх по холму поднимался огонек. Когда он оказался совсем близко, Родни разобрал лицо жреца. Заложив руки за спину, он ждал, не в силах произнести ни слова.
Жрец остановился и протянул руку:
— Велите Хэтч-мемсахиб дать ей это. Это то, что надо.
Родни медленно покрутил на ладони маленький грязно-белый комок. Опиум — единственное известное средство от холеры. Большая редкость в этой части Индии, и стоит безумно дорого. Вряд ли в деревне есть еще. Он посмотрел на жреца. При свете плошки его смешные ослиные уши казались еще длиннее; по лицу разливалась сероватая бледность. Жрец тоже хотел жить; может, холера уже затаилась в нем, а может, дожидается завтрашнего дня.
Он продолжал говорить:
— Разделите его на шесть частей, и давайте по одной, вместе с теплым молоком, каждые два часа. Хотя ее будет рвать, что-то она сможет удержать. Иногда из-за него происходит задержка мочи, что может быть опасно — но вообще-то он помогает. Друг мой, другой надежды нет. Поторопись!
Родни молча повернулся и в темноте кинулся вниз по склону. Он был бы рад поблагодарить жреца по всем правилам или хотя бы дать волю слезам, но не мог себе позволить. Может, она все равно умрет. Но даже в этому случае опиум не будет потрачен зря. В такое время ничто в деревне не тратилось зря; каждое действие, каждая мысль проливали свет на темные уголки прошлого, и этот свет должен был остаться где-то, в чьем-то сердце до конца времен.
