Лев Вершинин - Время царей
От Македонии, небо которой все еще снится по ночам и манит, манит, манит заблудившегося на восточных дорогах сына своего.
От родимой земли, куда он, Селевк, когда-нибудь обязательно вернется, оставив Антиоху укрепленную и никем не оспариваемую власть над Востоком.
Вернется Господином.
Царем.
Потому что Кассандр – не вечен. А Плейстарх – всего лишь ублюдок, да еще и полуэфиоп, что вообще ни в какие ворота не лезет! А Филипп – не более чем хворый слабосильный мальчишка, наказанный богами за грехи цареубийцы-отца. Куда ему до истинных мужей, хотя бы и до Антиоха, словно созданного для власти над Ойкуменой!
Много ли вообще таких, как Антиох?!
Разве что Деметрий!..
Но у Деметрия теперь нет отца, способного позаботиться о неопытном сыне, и поэтому он не в счет.
А у Антиоха отец есть!
Время героев истекает на глазах, и кто, кроме Селевка, способен позаботиться о величии родины и воплощении в жизнь светлой мечты Божественного?
Не Лаг же, окончательно опустившийся до уровня фараона!
Не тупица же Лисимах!..
Шахиншах Арьан-Ваэджа чуть скосил глаза.
М-да. Лисимах…
Это серьезно.
Впрочем, еще не время думать о таком.
– Разумеется, – согласился Селевк, прервав молчание. – И Малая Азия. До Тавра. Как договорились…
– Вот и чудненько! – заключил Лисимах. – Признаться, давно мечтал о Геллеспонте…
– Разумным мечтам присуще сбываться…
– Угу…
Больше не было сказано ни слова.
Победители смотрели в разные стороны.
Селевк – на север, откуда вот-вот должен был появиться сын, ведущий спасенную конницу.
Лисимах – на запад, словно пытаясь различить далекие отсюда лесистые берега Геллеспонта.
Каждому свое.
Как договорились…
И только на лицах тех, кто лежал, по горло укрытый плащом, победители старались не глядеть больше, словно чего-то стыдясь и не смея признаться в этом.
А зря.
Потому что как раз в этот миг всеми забытый закат посмел, наконец, напомнить о своих правах и несильно вспыхнул, обжигая край непозволительно медлящего с уходом дня.
Алый отсвет пробежал по замершим бледным лицам, ненадолго делая их похожими на живые, и некому было увидеть, как на плотно сжатых устах Антигона появилась, чуть-чуть потрепетала и почти тотчас исчезла ехидная улыбка.
Впрочем, наверное, это лишь пригрезилось.
Ведь всем известно: мертвые не подслушивают. Что им за дело до забот живущих?..
Обман зрения, не больше. Разве не так?
Скорее всего именно так оно и было.
Во всяком случае, громадный низколобый мидиец, доверенный телохранитель Селевка, случайно заметивший игру багрянца на лице лежащего, вздрогнув, протер глаза, пробормотал короткое заклинание, отводящее злые чары, и не стал тревожить размышления величайшего из владык, шахиншаха Арьян-Ваэджа и повелителя иных сатрапий глупым сообщением о том, что Антигон Одноглазый, отродье Анхро-Манью, ставшее ныне – слава Ормузду! – пищей шакалов, смеется.
Возможно, он был прав.
Очень возможно…
Эпилогий
Дни расходящихся дорог
Из «ДЕМЕТРИАДЫ» достославного Гиеронима Кардианского
«…не сломившие волю вождя, лишь подтвердили божественную сущность Полиоркета. Кто, кроме истинного Божества, способен был бы, утратив все, в кратчайший срок восстановить многое? Кто сумел бы вдохнуть в сердца немногочисленных приверженцев веру в неизбежность перемен к лучшему?! Кому посильно, действуя в иных случаях сурово, но в большинстве – снисходительно и милосердно, опровергнуть возникшую было молву о безвозвратности своего уничтожения?
Никому. Кроме Деметрия.
Отвлекусь на миг, и воскликну с укоризной: увы тебе, Эллада, увы! Забыв о доблести славных предков, превыше жизни ценивших верность данному слову, отреклась ты от клятвы, принесенной по собственной воле в светлые годы. Вечный позор вам, коринфяне и этолийцы! И вам, беотяне, и вам, лживые обитатели Херсонеса Фракийского, отказавшим в поддержке и помощи своему искреннему другу, безо всякого принуждения признанному вами гегемоном Эллинского Союза! Чернейший позор и вам, афинские демократы, отказавшиеся в тяжкий час открыть ворота тому, кто избавил вас от ига тирании!..
Но не забуду и о других, достойных восхваления. Да будет вечно чиста память о благородстве эвесян, принявших Деметрия и предоставивших все необходимое для восстановления силы его воинства! Да не иссякнет в честных сердцах потомства гордость за доблестных граждан Саламина Кипрского, где даже не каждый из жителей эллин, как и за прямодушие боголюбивых обитателей Тира и Сидона, среди которых эллинов нет вовсе! Благодаря им, помнящим дружбу и выше выгоды ставящим честь и верность клятве, всего лишь за полгода к девяти тысячам вернейших, решивших разделить судьбу господина после горестного сражения при Ипсе, присоединились еще более двенадцати тысяч отборных мужей, пеших и конных, владеющих оружием и возмущенных позорным кровопролитием на ипсийской равнине, где эллины-базилевсы, опьяненные бесчестием и властолюбием, позволили варварам отомстить Македонии за одержанные ею в былые годы победы………………………………………………………………………… на алтарь Божественного Александра, и тот, милостиво приняв жертвы, устами жрецов посулил и сам помочь, и вытребовать поддержку правому делу Полиоркета у всемогущего родителя своего Зевса, Отца Олимпийцев! Оракул же, данный Деметрию, гласил: «Сражайся, и вернешь утерянное, однако опасайся удаляться от земель, где крепка власть богов олимпийских». Услышав предсказание, каждый из доверенных людей царя согласился, что оракулом предписано, оставив в покое Селевка и Птолемея, находящихся под покровительством божеств азиатских и египетских, выступить против фракийского Лисимаха. Следует сказать здесь и о том, что именно Лисимаха к тому времени почитал Полиоркет злейшим из своих врагов, ибо прочие, устыдившись Ипсийского побоища, покрывшего имена их не славой, но проклятием, образумились и отказались добивать гонимого, признав его власть над Эфесом, и Кипром, и Киликией, и прочими полисами и землями, где стояли верные Деметрию гарнизоны. Гнуснейший же Лисимах, ведомый лютой злобой, не только не испытал стыда, но и объявил награду в триста талантов за поимку Деметрия, провозгласив во всеуслышание Антигонова сына «злейшим и вековечным своим врагом и ненавистником». Когда же благородный Агафокл, несчастный сын недостойного отца, попытался образумить владетеля Фракии, тот в гневе, похожем на безумие, поднял руку на единственного своего наследника, грудью прикрывшего в битве при Ипсе отца от смертоносной сариссы! Ударил нещадно, хотя и знал, что раны царевича не затянулись еще в полной мере…………………………………………………..ство лекарей и благосклонность богов спасли царевича Агафокла от безвременной смерти, но – и вот пример истинного великодушия! – ни единого слова даже и в бреду не сказал против жестокого отца послушный сын. Очнувшись же, приказал никогда не вспоминать при нем о случившемся.
