Александр Быков - Стылый ветер
— К черту богатство сеньора Родриго. Ты заработал свои полцехина... И пропил целый цехин. Теперь ты нам должен еще один день работы.
Итальянец удивленно уставился на Матиша:
— Но, сеньор Матишио... Ты сам говорил... Мне давать цехин на расходы. Теперь этот слуга мне... ик... камарадо. Мы проходить дом дона Родриго любой час, пока нет хозяин... Я не есть ехать опасный дорога. Наин! Мы договариваться совсем по-друго... — Жакомо Питти замолк, испуганно уставившись в черный зрачок наставленного на него пистолетного ствола.
— Если ты не поедешь с нами, говнюк, я тебя пристрелю, — Матиш был совершенно серьезен. — И не вздумай сбежать. У нас длинные руки. Милош, найди ему лошадь.
На ночь они остановились в небольшой деревеньке, на постоялом дворе, не доехав до моря всего дюжину миль.
После ужина Ольга, сославшись на головную боль, сразу же заперлась в своей комнате. Ей и правда было несладко.
«Целый день в этой тряской карете, в обществе тошнотворно-самодовольного Родриго... Скорее бы все кончилось. Так хочется хоть глоточка свободы».
Она без сил упала на кровать.
«Заснуть. Заснуть и забыть обо всем... Только даже во сне мне не будет покоя. До тех пор мне не будет покоя, пока я делю свою душу с ЭТИМ...»
«Сколько ненависти. А ведь ты должна быть мне благодарна. Я мог бы душу твою растереть теперь в порошок. Ты все та же, что и была до того, как пустила меня. Меня это даже забавляет. Порой человеку достаточно маленького зернышка, дуновения ветерка, чтобы он изменился. Многие необратимо меняются уже оттого, что я дал им намек на мою помощь... А такие как ты — редкость. И для меня нет никакого удовольствия в том, чтобы в крошку разбить столь редкий камень. Когда я тебя отпущу и ты вернешься домой, никто не заметит изменений в тебе. Их почти нет. Разве что...»
Камушек ударился в закрытое окно.
«Кто там?»
«О! Могу поспорить, это снова Ахмет. Как я и говорил, он теперь будет таскаться за тобой...»
«Заткнись!»
Она распахнула окно.
Это был действительно он. Стоял так близко, что только подоконник был между ними. Солнце только-только зашло, и ничто теперь не скрывало его лица. Ахмет грустно улыбался, разглядывая ее.
— Ты совсем бледная, хрупкая стала. Сердце разрывается, глядеть на тебя, такую... Зря я... — Он осекся. — Прости.
— Зачем ты пришел? — прошептала она.
«Господи, что же я говорю? Пусть приходит. Еще и еще... Я думала, уже не увидимся больше. А он догнал...» Сердце тревожно екнуло.
— Что-то случилось?
— Да. Случилось... Знаешь, я долго думал об этом. За одного себя я не счел бы возможным просить. Но они ведь пропадут вместе со мной.
— Кто они? Ходжа и Саллах? Он что, вернулся?
Ахмет кивнул.
— У тебя верные друзья... Почему повязка на твоей голове? Ты ранен?
— Ничего серьезного. Заживет как на собаке.
— Так о чем ты хотел попросить? Что вам грозит?
— Помнишь, ты в прошлый раз сказала, что тебе все равно... Все равно, в кого ОН теперь вселится? В смысле, все равно, в католика или в протестанта, в турка или еще в кого-то...
— В этом смысле? Да, мне действительно все равно.
— Ну тогда... Ты нам можешь помочь. — Ахмет сглотнул. — За мной теперь настоящая охота. За Ду и Тэрцо тоже. Единственное условие, на котором нас оставят в покое, — вернуть тебя под защиту Высокой Порты. Они предоставят для вселения своего человека. Официальная власть, султан... Они хоть смогут тебя защитить... Не забудь, тебя ведь до сих пор ловят.
— Теперь ОН меня от всего защищает... Но я согласна, Ахмет.
— Хорошо. Тогда слушай... Корабль прибудет этой ночью или, край, на рассвете. Остановится в бухточке, у трех белых скал. Это в двадцати милях отсюда. Прямо по дороге на Венецию, а затем вдоль берега, не больше часа, если скакать во весь опор. Черный парус. Без флага. Капитана зовут Абдулла. Они примут тебя на борт и отвезут на турецкий берег.
Он взял ее руку в свои. Сжал крепко.
— Удачи тебе. И прости, если сможешь...
— Ахмет!..
Он уже скрылся за живой изгородью из шиповника, окружавшей постоялый двор. Мягкие осенние сумерки ложились на землю.
Расходящиеся от пентаграммы линии и каббалистические знаки, вычерченные на песке папирусовой тростинкой. Чаша с мирровым маслом на высокой треноге, шелест тростника где-то вдали и вой ветра.
— О Алла! Не часто бывает буря в этой стране. Не часто ты бросаешь на этот песок копья своего гнева... Но если ты позволил мне все это услышать... Дай же мне знак!
Ветер крепчал. С севера надвигались черные тучи. Огромные, они закрывали все небо. И собаки испуганно выли в селениях, и дрожь, похожая на мурашки по коже, бежала по водам великой реки.
— Дай мне знак, Алла! Дай мне знак!.. — Он вытянул перед собой руку, сжимающую ятаган. Красные огоньки побежали по лезвию к кончику клинка.
Тучи столкнулись над его головой, и оглушающий грохот разнесся над Гизой. Вспышка ослепила на миг. Но потом он словно увидел мир другим взглядом: пылающее в чаше масло и пылающая тренога. Странные тени и красные глаза призраков, затаившихся где-то на пределе видимости, в испуганной тьме. Он увидел. Сначала смутно, но потом все отчетливей, сквозь морок огня и беснующегося ветра — черный парус в бушующем море. И уверенный прищур седовласого капитана, изучающего береговую линию, еле различимую в сумерках. Сквозь мрак над кораблем реял его ятаган.
— О Алла! Так ли я тебя понял?
Молния блеснула где-то вдали, осветив его лицо, ятаган и треугольный черный парус летящего по волнам корабля.
«Хорошо же. Пусть будет так. Пусть так, если невозможно иначе!»
— Именами Адама, Ноя и Ибрагима, повелеваю тебе, Сулейман...
Новый раскат грома заглушил слова заклинаний, и порыв ветра сорвал с его головы белый бурнус, сшиб с ног, забил глаза, уши, рот поднявшимся до самого неба столбом из песка...
Корабль шел галсами, почти против ветра. Ветер крепчал, и черная полоска берега была уже угрожающе близко. Капитан напряженно щурился, вглядываясь в ночную тьму.
«Пусть ветер злится. Гяуры в такую погоду поберегут свои сторожевые суда... Только бы не прозевать ориентир».
Латинский парус позволял идти галсами, и они неуклонно продвигались вдоль берега, в поисках условленной бухты.
«Помни, — всплыли в памяти капитана слова Гофур-паши. — Твоя миссия очень важна. Эта девчонка для нас ценней, чем пятьдесят снаряженных к бою галер. Она должна быть доставлена в Сараево живой и здоровой. Никакой добыче, никакому иному делу не позволяй отвлекать тебя от главной цели. Не ввязывайся в драку, не делай ни одного лишнего шага... И никаких свидетелей. Бесшумно, как тень, проскользни сквозь заграждения венецианских гяуров. И Секретный Диван не забудет тебя. Помни, удачная операция может сделать тебя не просто богатым. Она может сделать тебя адмиралом».
