Сквозь тайгу к океану - Михаил Викторович Чуркин
Рак сразу почувствовал расположение к этому человеку и, хотя сам был не на много моложе Евсеича, уважительно назвал его папашей.
– А что, папаша, – обратился он к старому солдату, – вы вот как на этот счет рассуждаете?
– Строй дом не к званому обеду, а к доброму соседу, – ответил Евсеич. – Ничего, люди век злобой да обидой жить не должны, перемелется со временем, помирятся, – с усмешкой ответил тот.
– Мудрые слова, – воскликнул Рак, – а то психология пролетариата! Тьфу!
– Ну а ты из каковских будешь? – спросил он у Гришки.
Тот рассказал о своем селе.
– Знаю, знаю, бывал в ваших местах, – улыбнулся Рак. – Ешь побольше, – он подвинул к Грише нехитрую снедь.
Когда Арсений коротко изложил Раку суть своего визита, тот ненадолго задумался, а затем кликнул цыгановатого парня по прозвищу Олюн.
– Кто из наших при штабе белых подрабатывает? – отведя парня в сторону, тихо спросил он.
– Так Саркисян при офицерской столовой, Дороня по снабжению дровами и Махоня – Дуся машинисткой.
– Узнай через них, какой-то шухер у белых намечается. И, по-тихому, ко мне. Смотри сам особо не светись. Одна нога здесь, другая там.
Криминальная разведка работала гораздо лучше, чем партизанская, и те, кто дружил с Раком, могли получать почти неограниченную информацию едва ли не из первых рук. Услужливые официанты прислушивались к болтовне пьяных офицеров, извозчики также держали ухо востро, среди мелких чиновников, телефонисток и телеграфистов тоже имелись свои люди. Однако Яков Алексеевич выдавал информацию на сторону крайне редко. Он не вел никаких дневников и не делал записей. Все сведения оседали в его седой голове.
К вечеру Арсений с радостью узнал, что белый офицер не обманул его.
– Ну куда вы на ночь глядя, – запротестовал Рак, когда разведчики засобирались в обратную дорогу. – Хотя особое положение в городе недавно отменили, но патрулей на улице много и контрразведка белых и японцев часто арестовывает подозрительных лиц. Ночуйте в мастерской, лавки найдутся, а поутру, с сенного рынка, с мужиками за город выберетесь.
Сеня согласился с предложением Якова и остался на постой.
Сенной рынок
Ночью за окнами завывала пурга, зато утро выдалось солнечным, ясным и морозным. Разведчики тепло простились с Яковом Раком и, побродив по городу, пришли на сенной рынок. Торговля шла полным ходом. Несмотря на недавние боевые действия, жизнь здесь била ключом. Мужики из окрестных сел и деревень привезли на рынок продукты и прочие товары. Здесь же в нескольких магазинах и лавках шла бойкая торговля тканями, скобяными изделиями и всякой всячиной, среди которой, впрочем, попадались и промышленные изделия… Было на что посмотреть. Мясо домашних животных: говядина, свинина, баранина – соседствовало с дарами тайги, среди которых была даже медвежатина. Туши изюбров и диких кабанов, не говоря уже о зайцах и козах, все это, по недорогой цене, не позволяло местному народу схуднуть с лица. Какие-то таежники привезли на розвальнях здоровенного тигра. Задние лапы и хвост царя тайги волочились по насту. Шкуру содрали тут же, а мясо, кости и внутренности с радостью выкупили китайцы. Они считают их целебными и используют в своей медицине.
Отменный картофель, вязанки лука и чеснока, а рядом бочки с соленьями, хрустящие огурчики, корейская капуста с перцем, которую русские называют «чимча», сало и копчености, все это наполняло воздух аппетитными ароматами. Русская, украинская, татарская речь чередовалась с корейской и китайской. Тут похаживали степенные буряты, несколько орочонов и тазов привезли рыбу и шкурки соболей да белок, скромно сидели возле своих нарт. Нынче скупщики не рисковали выезжать в неспокойную тайгу на фактории, и лесные жители приехали в пугающий их город сами. Над торжищем плыл гомон, где-то пиликала гармошка и тренькала балалайка. Повсюду шмыгали любопытные мальчишки, с независимым видом шастали воры, а то и просто зеваки.
Китаец-кукольник, соорудив у стены лабаза ширму из бамбука и легкой ткани, давал нехитрое представление. На руках у него были куклы, изображавшие мужчину китайца и куню – девушку. Китаец-артист притопывал ногой, на колене у него были привязаны две медные тарелки, а на щиколотках звенели колокольчики. Кукла-девушка хныкала гортанным голосом бродячего актера. Он же исполнял и партию мужчины. Сюжет был незатейлив.
– Шиндар мындар, шиндар мындар! – кричал базарный балаганщик. – Твоя смотри, моя показывай. Ехал купеза, шипко молодеза! – Он выпятил живот у купца, показывая, какой тот толстый и богатый.
– О! О! О! О! – орал китаец. – Чего тибе, барысня, пулачит?
– Моя пулачит, потому, чито моя мужика помирай.
– О! О! О! Мужика помирай, тебе другой поискай!
– А! А! А! – заливалась куня. – Никто миня не люби!
– О! О! О! Моя тибя шибко полюби. Давай женисса!
– Твоя никрасивай! – куня давала деревянную затрещину кукле-жениху.
Зрители хохотали.
– О! О! О! – надрывался актер. – Моя шибко никрасивай, зато у моя чена помана[2].
– Тогда моя тебя шибко полюби – давай жинисса!
– Давай, куня, целовасса! – И куклы, стукаясь деревянными головками, целовались, вызывая смех и посвист зрителей. В маленькую корзинку у ширмы летели монетки.
Вдоволь насмотревшись на людей и торговлю, ребята договорились с мужиками, собиравшимися после торгов ехать в одну из ближних к расположению отряда деревень, подвезти их. Обоз должен был тронуться в путь после полудня. Чтобы скоротать время, все четверо зашли в одну из харчевен, которая именовалась чайной. На вывеске был намалеван пузатый самовар и цветастые кружки. Это была большая дымная изба, освещенная двумя керосиновыми лампами. Из кухни несло чадом подгоревшего жаркого. За несколькими сбитыми из досок столами сидели селяне, пара пьяных казаков и еще какие-то темные личности из местных выпивох и рыночных воришек. Обслуживающие посетителей китайцы подали на стол по миске шалме – лапши в мясном соусе, острую капусту с перцем и штоф водки. Арсений потребовал не налегать на спиртное, но Арнольд Наумкин был падок до выпивки и вскоре, изрядно захмелев, стал болтлив и привязчив. Он начал бахвалиться своими связями в городе, предлагал посетить знакомых девиц, а затем стал заговаривать с крестьянами за соседним столом. Все попытки утихомирить болтуна были безрезультатны. Сеня попытался побыстрее выпроводить его на морозец, но тот, в последний момент, начал громко ораторствовать.
– Что, – закричал он, обращаясь к мужикам, – сидите как мыши! Для вас великие люди разработали программу борьбы за светлое будущее без помещиков и капиталистов, а вам все по херу.
– Окстись, мил человек, – возразил один из деревенских. – Помещиков мы отродясь не видели. Мы вольные хлебопашцы и, если бы не смута в центре, жили бы припеваючи. Землицы у нас вдоволь, охота и рыбная ловля
