Хождение в Кадис - Яков Шехтер
А вот известие о гибели отца застало его врасплох. Ему казалось, что с отцом ничего не может случиться, он был сильнее всех, опытнее всех, умнее всех. Но вот, все же случилось…
Сказывали, на Ладоге-озере коршунами бросились к отцовскому бусу полдесятка весельных кнорров с лихими людишками. Долго рубились охранники во главе с Гнедко, да не смогли отбиться. Какой смертью он погиб, никто не знает. То ли в бою, то ли связали раненого и бросили живым в ледяную воду, пускать пузыри из черной глубины. А может, перед тем как смерти предать, долго глумились, по обычаю людей подлых и мелких.
Афанасий потер руками лицо. Зачем вспоминать дурное? Лучше думать о приятном, радостном. Ничего, ничего, он вывернется из темницы, найдет способ удрать. Охранники ему не помеха. Если в пятнадцать лет, сосунком желторотым, он сумел завалить своего первого медведя, то сейчас, в тридцать, в самом расцвете сил и умения, кто сможет его остановить?
В тот день они долго шли по лесной чащобе, пока не остановились у целой горы бурелома. Место вокруг берлоги было заранее вытоптано – Онисифор с двумя воспитанниками накануне обнаружил лежку и все приготовил. Афанасия поставили шагах в десяти от поваленной ветром сосны. В оставшейся от вывороченного корня яме и была берлога.
Василиски уже видели, как берут зверя. Онисифор показывал. Он ходил на него один, вооруженный только ножом в правой руке и зипуном, обмотанным вокруг левой. Гнедко тревожил медведя палкой, и когда тот выбирался разъяренный из берлоги, у него на пути возникал наставник. Поднимаясь из ямы, зверь вставал на задние лапы и свирепо рычал, широко разевая пасть. Вот в нее-то Онисифор и засовал зипун. Пока опешивший зверь безуспешно пытался прокусить толстую ткань, наставник всаживал ему нож прямо в сердце.
От василисков никто не ждал такой сноровки, поэтому Афанасий получил увесистую рогатину. Его, как самого ловкого и сильного из воспитанников, выбрали первым.
– Как медведь из ямы полезет, – наставлял Онисифор, – сразу вали. Попасть нужно под лапы. Тогда точно угодишь в сердце или рядом. Коли рогатина глубоко войдет, тут ему и конец. А если сплохуешь, я его топором закончу.
В березовом колке за оградой монастыря вырыли яму, Гнедко, изображая медведя, обрядился в два тулупа и спрыгнул вниз. Выбираясь наружу, он грозно зарычал, а Онисифор, подав Афанасию рогатину, приказал нанести удар. Тот неловко замахнулся и легонько ткнул отца в живот. Гнедко с легкостью отбил рогатину и пошел на Афанасия, размахивая руками, точно медведь лапами.
– Ничего, ничего, – успокоил воспитанника Онисифор. – Давай сначала.
Раз сто пришлось Гнедку спрыгивать и вылезать из ямы, пока наставник не остался довольным.
Афанасий хорошо помнил эту учебу, помнил, как ему поначалу казалось странным бить отца пусть тупой, но все-таки настоящей рогатиной. Однако под конец он разошелся и уже нешуточно тыкал ею под вытянутые лапы воображаемого медведя. Зато спустя неделю, оказавшись возле настоящей берлоги, он чувствовал себя спокойно. Руки сами знали, что им надлежит делать, и Афанасий с неожиданной для самого себя уверенностью наблюдал, как отец, забравшись на ствол вывороченной сосны, принялся длинным шестом будоражить зверя.
– Не спеши, – ободрил Онисифор. – Бей наверняка. У тебя получится.
Из берлоги раздался обиженный рев, снег полетел в разные стороны, и над краем ямы выросла коричневая башка медведя. Мех на ней был свалявшийся, грязный, пасть широко раскрылась, обнажив желтые клыки, глаза покраснели от гнева. Медведь стал выбираться наружу, точь-в-точь как это делал Гнедко. Афанасий подбежал почти вплотную к зверю, прицелился и что было сил всадил рогатину прямо под лапы. Заточенное до кинжальной остроты дерево пробило шкуру и уткнулось во что-то упругое, колышущееся.
– Жми, – закричал Онисифор, – упрись покрепче!
Медведь с удивлением посмотрел на человека. Он еще не успел сообразить, что с ним происходит, как Афанасий до боли сжал древко и навалился всем телом. Рогатина пробила упругость и глубоко вошла в тело зверя. Тот испустил короткий рев, потом замычал, точно корова, и вдруг повалился на спину обратно в берлогу.
– Готов! – крикнул Гнедко, опуская топор. – Молодец сынок, завалил первым ударом.
Афанасий стоял на внезапно ослабевших ногах ни жив ни мертв. Все произошло так быстро, что даже не успел испугаться. Лишь сейчас он сообразил, каким громадным был медведь, вылезший из ямы всего до половины.
Из ямы струйкой поднимался пар. Гнедко и Онисифор спрыгнули вниз и вытащили тушу.
– Пудов на двадцать потянет, – определил Онисифор. – Знатный почин, Афанасий.
– То-то братия возрадуется, – заметил Гнедко. – Столько свежины разом. Давай, ребята, соорудим поводья и потащим добычу в монастырь.
Доволочь тушу до монастыря оказалось куда сложнее, чем убить зверя. После смерти он, казалось, сопротивлялся больше, чем при жизни. Но все-таки к вечеру общими усилиями добрались. Целую неделю чернецам подавали в трапезную жареную медвежатину. А на Афанасия еще долго пальцем показывали: вот этот завалил.
Даже сам игумен Александр как-то поутру остановился посреди двора и поманил его пальцем. Афанасий приблизился не без робости, святость исходила от игумена, словно жар от печки.
– Медведь – это хорошо, – сказал игумен. Его впалые от постоянных постов щеки чуть дрогнули. Наверное, святой отец улыбнулся.
– Братия оголодала, пусть немного побалуется свежиной. Благой поступок тебе зачтется перед Господом. Но ты, юноша, что ты еще умеешь, кроме убийства?
Афанасий пожал плечами. Ничему другому его не учили.
– Читать умеешь? – спросил игумен.
– Умею.
– Молодец. А что читал?
– Жития святых, Псалтырь, Наставления преподобных старцев.
– Когда же ты успеваешь, юноша? Али Онисифор волю вам дает столько времени над книгами проводить? Вот уж не ожидал.
Афанасий понурился.
– Я тайком это делал, – краснея, признался он. – Наставнику ничего про это не известно.
– Тайком? – еще больше удивился игумен. – За любовь к святому чтению хвалю, а за скрытность осуждаю. Нехорошо в твоем возрасте обманывать учителей.
– Я не обманывал. – Афанасий покраснел еще больше и потупился. – Просто не рассказывал ничего про книги, а наставник не спрашивал.
– Это тоже называется ложью, – назидательно произнес святой отец. – Когда ты в последний раз молился перед иконой Спаса Еммануила?
Чудотворную икону подарил монастырю Василий Темный, Онисифор не шибко к ней благоволил и свою неприязнь передал василискам.
– Еммануил означает – с нами Бог, – поучительно вымолвил игумен, уловив почти неприметное движение души Афанасия. Даже самый опытный физиономист не сумел бы заподозрить неладное, глядя на спокойное лицо юноши, но отец Александр читал души человеческие точно раскрытую книгу.
– Спаситель изображен на ней примерно в твоем возрасте. Вельми подобающий для вьюноши образ. Явись сегодня перед заходом солнца к
