Том Шервуд - Адония
– Это Мосий, – видя, что Филипп не отпускает из своей руки конец цепочки, поспешно сообщил ребе. – Он хранит мои деньги, а теперь и ваш сундук тоже.
Филипп уступил ключ, ещё раз поклонился и вышел вслед за направившимся к двери патером.
– Мосий – своего рода начальник охраны, – шепнул он Люпусу, когда они сидели за обеденным столом.
– Это очевидно, – кивнул ему Люпус. – А вот что он скрывает – сможешь ли уловить?
– Мне кажется, – Филипп уставил задумчивый взгляд в пространство, – он волк-одиночка. И охраняет он ребе лишь до той поры, когда и самого ребе, и его деньги сожрёт.
– Точно! – не без удовольствия посмотрел на него настоятель. – Кто есть ребе? Трудится. Кормит семью. Помогает родственникам и друзьям. Молится, ест, спит. Пустышка. А вот Мосий – тот крови не забоится. Наш человек.
– Хорошо бы его как-то задеть, – с хищным азартом улыбнулся Филипп, – увидеть, насколько зол и до какой степени сдержан.
– Да, интересно, – едва заметно улыбнулся довольный учитель.
Они быстро отобедали и, не выжидая завершения оговорённого часа, позвали мальчика-служку отвести их к хозяину дома.
– Ещё минутку, пожалуйста, – сказал им ребе, когда они вернулись в его кабинет, и продолжил что-то азартно обсуждать со своими помощниками на древнееврейском.
Люпус снова занял тронец, а Филипп с равнодушно-отвлечённым лицом встал у стены.
Минутка затянулась на добрые полчаса. Наконец, перейдя на английский, ребе сказал:
– Мы обсудили дело. Собственно, я придумал его тому уже много лет. Вот только до сих пор у меня не было достаточно денег.
Люпус молчал, с демонстративной почтительность слушал.
– Я могу, – сидя за своим столом, широко развёл руки Ицхак, – гарантировать вам пятьдесят процентов. То есть, если вы предоставите два таких сундука, то через год я верну вам три.
– Я могу, – с той же интонацией произнёс Люпус, – предоставить четыре таких сундука. С тем, чтобы через год получить шесть. Но у меня есть условие.
– Разумеется, – вздохнув, качнул кипой ребе. – Я слушаю.
– На четыре сундука мне нужна ваша долговая расписка, а на те два, что составят предполагаемую прибыль, – ваш вексель для предъявления в финансовый дом Соломона из Любека.
Сказал – и кротко сложил руки на животе. На минуту воцарилась тишина, только с тем же надрывным гудом билась в потолок залетевшая в конторку синяя муха.
– Но! В таком случае… – вдруг воскликнул высоким и напряжённым голосом Мосий.
– Кто тебе сказал, что ты можешь говорить? – вдруг чётко и резко выговорил Филипп, и взглянул, и взгляд его заставил высокого сутуловатого хранителя денег захлебнуться и замолчать.
– Простите моему казначею его бестактность, – улыбнувшись, беспечно протянул Люпус. – Он ревнует к золоту, с которым расстался.
– Его замечание вполне уместно, – наклонив кипу, сказал ребе. – Мосий, запомни на будущее: когда двое говорят о важном, третий безмолвствует.
А затем невозмутимо договорил оборванную фразу, обращаясь уже Люпусу:
– В таком случае вы уже в ближайшие дни заберёте два сундука монет у Соломона.
Люпус молча кивнул. Ребе, не отводя от него глаз, произнёс:
– Я согласен.
Затем вытянул ящик стола, достал из него бланк векселя, но, прежде чем начать писать, что-то коротко сказал помощникам – на том самом, неразборчивом, секретном языке. И первым ринулся выполнять его указание утративший вдруг отрешённость Филипп! Он быстро подошёл к сундуку, крепко взялся за скобу и, повернув лицо к Давиду и Мосию, сказал на древнееврейском:
– Никха на яхад![6]
Словно запнувшись, замер на месте Мосий. Растеряно посмотрел на отца Давид. И заметно побледнел за своим столом старый ребе Ицхак.
Филипп, как бы подбадривая, пару раз со звоном дёрнул скобу. Ребе кивнул. Давид и Мосий приблизились, ухватили скобы на втором торце сундука. Натужно выдохнув, носильщики подняли сундук и потащили к неприметным дверям в дальней стене кабинета ребе.
Ицхак сидел, сокрушённо качая головой. Наконец, не глядя на безмолвствующего на своём тронце Люпуса, произнёс:
– В большие, наверное, деньги встал учитель древнееврейского? В глаза бы посмотреть бы этому иудею. – И, с усилием приподняв и опустив плечи, добавил: – Давно я не делал подобных ошибок.
Затем, глухо кашлянув, продолжил:
– Ну, если наша тайна перестала быть тайной, мне выгоднее самому рассказать о подробностях.
Люпус слегка подался вперёд и стал внимательно слушать.
– Мы обрушим суконный рынок, – сказал ребе. – Мы одним разом закупим громадную партию сукна в портовых складах и цейхгаузах. Затем рядом с каждым крупным продавцом сукна в каждом городе мы откроем свои суконные лавки. Молодых родственников и надёжных служек у меня хватит. Да, откроем. И станем продавать сукно по цене более низкой, чем у соседей. Продавцы вынуждены будут так же снизить цену – и мы тут же снизим её ещё больше. Думается, несколько месяцев придётся торговать в полный убыток, покупая сукно в цейхгаузах за пять фунтов за штуку, а продавая за четыре, потом за три, а потом и за два. Вот на это пойдут ваши деньги, а также мои, – сколько сумею собрать.
В это время в кабинет вернулись запыхавшиеся, с покрасневшими лицами носильщики. Филипп скромно занял своё место возле стены. Ицхак же продолжил:
– Когда во всех городах Англии цена на сукно упадёт до жалких пенсов, мы разом скупим его всё – за эти жалкие пенсы. И на складах, и у разорившихся суконных торговцев. И перед осенним сезоном, когда купцам нужно будет закупать тёплую одежду матросам, а военному ведомству – тёплое обмундирование для солдат, мы по всей Англии поднимем цены на сукно гораздо выше обычных. Поторговав зиму – а других торговцев на рынке уже не будет – мы свои затраты вернём, а так же удвоим или утроим. С приятной выгодой для обеих сторон.
– Обрушить суконный рынок, – спокойно проговорил Люпус. – Так-так. Если в финале задуманного предприятия скупить всё сукно в стране, до последней штуки, за сто, скажем, пенсов, и продавать его фунтов за семь или восемь… А в Англии существует запрет на ввоз сукна из Индии и Америки… Тогда вложенная изначально сумма увеличится в… во сколько? – монах обернулся к Филиппу.
– Ребе несколько минут назад сказал Давиду – в пятнадцать раз, – ни секунды не медля, откликнулся казначей, – а может быть, в восемнадцать.
– Но это при исключительно благоприятных обстоятельствах, – грустно заметил Ицхак. – А представьте, сколько мне нужно будет заплатить нескольким сотням своих агентов, арендаторам лавок, продавцам, чиновникам, да и полицейским – ведь разоряемые торговцы будут на моих продавцов нападать. Так что пятьдесят процентов – это весомый доход. Представьте, что ваши четыре сундука с золотом лежат в вашем монастырском подвале, и вдруг через год превращаются в шесть.
