Эмма Орци - Тревоги любви
— Клянусь, этим воздухом можно отравиться! — протяжно говорил кто-то. — Умоляю вас, ваше высочество, удалимся от врат этого ада, где погибшие души чувствуют себя гораздо лучше, чем ваш покорный слуга.
В ту же минуту в сопровождении сэра Перси Блейкни в палатку вошел принц Уэльский.
Глава 5
Маргарита быстро взглянула на мужа. Он с добродушной улыбкой пожал плечами, глядя сверху вниз на съежившуюся фигуру француза. Слова, с которыми Маргарита намеревалась протянуть Шовелену руку, замерли на ее губах, и она молча ожидала, что скажут друг другу эти два человека. Это не помешало ей, как женщине, привыкшей вращаться в свете, тотчас сделать низкий реверанс перед принцем, который на этот раз почти забыл свою обычную любезность, с любопытством следя за разыгравшейся перед его глазами сценой.
Из пяти лиц, находившихся в темной, душной палатке, сэр Перси казался наименее смущенным. Дождавшись, когда Шовелен дойдет до высшей степени раздражения от чувства неловкости при неожиданной встрече, он, любезно улыбаясь, направился к бывшему уполномоченному французского правительства и с лукавой улыбкой произнес, протягивая ему руку:
— О, мой любезный, предупредительный друг пожаловал к нам! Надеюсь, сэр, что ваше здоровье не страдает от нашего проклятого климата?
Этот веселый голос положил конец общей натянутости. У Маргариты вырвался вздох облегчения. Даже Шовелен, привыкший к всегдашнему хладнокровию своего врага, не мог скрыть некоторое изумление. Он низко поклонился его высочеству, который, искренне забавляясь выходкой своего любимца, готов был в эту минуту оказать благосклонность всякому, даже Шовелену, ненавистному представителю цареубийственного правительства. Кроме того, принц всегда был рад присутствовать при поражении врагов Рыцаря Алого Первоцвета.
— Я уже давно не видел месье Шовелена, — с явной иронией произнес принц. — Если не ошибаюсь, сэр, вы в прошлом году совершенно неожиданно покинули двор моего отца?
— Нет, ваше высочество, — весело вмешался сэр Перси, — нам с месье… э… Шобертеном предстояло обсудить один серьезный вопрос, а это можно было сделать только во Франции… Не правда ли, месье?
— Совершенно верно, сэр Перси, — коротко ответил Шовелен.
— Нам надо было разобрать вопрос об отвратительной похлебке в Кале, — продолжал Блейкни тем же шутливым тоном, — и о вине, похожем на уксус. Месье… э-э… Шобертен… ах нет, простите: Шовелен… да, месье Шовелен вполне разделяет мое мнение. Мы только немного разошлись в мнении относительно нюхательного табака. У месье Шовелена вкус, если мне будет позволено так выразиться, очень в этом отношении испорчен, и он предпочитает табак с небольшой примесью перца. Не правда ли, месье… Шобертен?
— Шовелен, сэр Перси, — сухо поправил его бывший уполномоченный, твердо решившийся не терять хладнокровия.
Молча и не сводя взгляда с тонкого, проницательного лица Шовелена, наблюдала Маргарита за этой сценой, и ей вдруг стало ясно, что все это было заранее подстроено: и палатка с бросавшейся в глаза вывеской, и мадемуазель Кандейль, ищущая покровительства и получившая приглашение в салон леди Блейкни, и внезапное появление Шовелена — все это было задумано и решено во Франции, в мрачном собрании кровожадных злодеев, придумавших последнюю ловушку для их смелого врага, Рыцаря Алого Первоцвета. И сама она являлась только куклой, исполнившей предназначенную ей роль. Словно во сне, слышала Маргарита, как принц осведомился об имени молодой артистки, собиравшей деньги для помощи парижским бедным, и совершенно машинально представила его высочеству свою соотечественницу.
— С разрешения вашего высочества, — сказала при этом Маргарита, — мадемуазель Кандейль споет завтра на моем рауте некоторые из очаровательных старых французских песен.
— Конечно-конечно! — воскликнул принц. — Я в детстве знал несколько таких песенок. Они очаровательны и поэтичны!.. Знаю-знаю… Мы будем очень рады послушать пение мадемуазель… Блейкни, разве вы не пригласите на завтрашний раут месье Шовелена?
— Ну, это само собой разумеется, ваше высочество, — приветливо отозвался сэр Перси, обращаясь к своему смертельному врагу с самым изысканным поклоном. — Мы будем ожидать месье Шовелена. Мы так давно с ним не виделись, и в Блейкни-Мэноре он будет желанным гостем.
Но кем же на самом деле была Дезире Кандейль, кандидатка на роль богини Разума?
Ее мать была судомойкой в доме герцога де Марни, но, несмотря на это, Дезире получила кое-какое воспитание и, начав карьеру в качестве горничной при уборных артисток в маленьком парижском театре, вскоре сделалась одной из самых популярных звезд театрального небосклона. Она была небольшого роста, смуглая, с изящными манерами, гибкая и грациозная, с крошечными руками и ногами, она никогда не пудрила свои блестящие волосы, из которых умела создавать красивые прически. Женщины не считали ее красивой, находя, что у нее грубая кожа, что губы слишком красные, а глаза чересчур близко расположены друг к другу, но среди мужчин она пользовалась огромным успехом.
Однажды ей захотелось поехать в Лондон и показать торгашам-англичанам, какое тонкое удовольствие можно получить в театре, так как она была уверена, что этот тупой народ не имел никакого понятия о настоящей артистической игре. Получить разрешение на выезд из Парижа оказалось очень легко, да и прекрасная Дезире всегда добивалась того, чего хотела. В то время у нее было много добрых друзей в высших сферах: Марат был большим любителем театра, Тальен состоял в числе личных поклонников Дезире, а депутат Дюпон делал все, что она хотела. Она намерена была играть пьесы Мольера на французском языке в театре «Друри-Лейн», для чего подговорила нескольких товарищей ехать в Англию. Она сильно рассчитывала на поддержку некоторых лондонских клубов с революционным направлением, будучи уверена, что их члены не откажутся содействовать сбору в пользу голодающего населения Франции. Вспоминая о Маргарите Сен-Жюст, пленившей сердце богатого английского лорда, мадемуазель Кандейль не прочь была и сама привести к своим ногам какого-нибудь лорда, который осыпал бы ее золотом с ног до головы.
Лондон не оправдал ее ожиданий. Сначала ее маленькая труппа получила приглашение сыграть несколько классических французских пьес в одном из второстепенных театров, но лояльные англичане были слишком возмущены происходившим в то время во Франции, чтобы увлечься талантом Дезире Кандейль, а проживающие в Англии французы оказывали своим соотечественникам лишь крайне скудную помощь. Аристократы-эмигранты были очень невысокого мнения об актрисе, находившейся в дружбе с якобинцами, игнорировали ее присутствие в Англии и при любой возможности бранили ее. Остальные ее соотечественники принадлежали к агентам и шпионам революционного правительства, и этих она сама охотно игнорировала бы. Они так злоупотребляли кошельком и временем Дезире, что она сама старалась отдалиться от них. Ей была неприятна мысль, что ее могут смешивать с членами кружков, не пользовавшихся благосклонностью в глазах той «золотой молодежи», которой она так желала понравиться. На родине Дезире была искренней республиканкой, но в Лондоне было неудобно вести знакомство с теми самыми писателями политических памфлетов, которые являлись главными организаторами мятежных сборищ и недозволенных союзов, причинявших столько тревог и беспокойств мистеру Питту и его коллегам.
