Александр Лукин - Сотрудник ЧК

— Предательство это или что иное — разобраться надо. Не в том сейчас гвоздь. Если немцы на разъезде, обстановка складывается совсем по-новому. Смотрите…

Через открытую дверь было видно, как в мутной от табачного дыма комнате несколько человек склонились над картой.

— Разъезд вот где… — говорил Попов. — Отсюда прямой удар по нашему правому флангу, почему мы и хотели укрепить его. Понимаете теперь, что грозит? Если немцы здесь нажмут, к вечеру ждите их в Херсоне.

Писаря около окна тревожно переглянулись. Машинистка, согнувшись над столом, разбирала чьи-то торопливые каракули. За дверью несколько секунд молчали, потом кто-то неуверенно проговорил:

— Людей сюда надо бы…

— Где ты их возьмешь, людей? — возразили ему.

— Перебросить придется…

— Откуда?..

Некоторое время ничего нельзя было разобрать: все говорили одновременно. Когда наступила тишина, послышался негромкий голос Силина:

— Чего кричать-то! Попов правильно судит. Фланг нельзя оставлять открытым—это факт. Откуда взять людей? А вот откуда…

Силин предложил перебросить к разъезду отряд черноморских матросов. Это. конечно, сильно ослабит центр, где они теперь находились, но немцы, по-видимому, отказались от надежды пробиться в центре: вот уже второй день они усиливают нажим на флангах, а на участке черноморцев — затишье.

— Набили себе шишек, больше в центре не полезут, — спокойно, точно рассуждая о домашних делах, говорил Силин. — Оставим здесь заслон с пулеметами и хватит пока. Пусть матросы выбьют немца на фланге, а там их и на прежнее место можно вернуть…

Предложение обсуждалось долго, шумно и наконец было принято.

Из комнаты Совета вышли Силин, Попов, еще один из штабных — громоздкий, мрачного вида фронтовик Киренко и ординарец, сообщивший о гибели костюковцев. Подвижной, черноволосый, в штатском поношенном пиджачке, Попов подошел к машинистке:

— Пишите.

Она невозмутимо, как автомат, заправила в машинку два листа бумаги, проложенные копиркой, выжидательно положила пальцы на клавиши.

— Командиру революционного отряда севастопольских матросов товарищу Мокроусову, — начал диктовать Попов.

Силин, заметив Лешку, подошел к нему.

— Ты что здесь? — И, не дожидаясь ответа, сказал: — Будет до тебя дело, Алексей. Пойдешь со мной в больницу Тропиных, по дороге расскажу. Слышал. Костюков-то с отрядом в засаду попал?

Лешка кивнул. Силин помолчал, глядя в пол. На его щеках лежали тени.

— Так-то вот… Поди к Ващенке, скажи, что я тебя беру. А это кто такой? — Казалось, Силин только сейчас заметил Пантюшку.

— Дымов, Пантелей. В караульную команду просится, — ответил Лешка. — Его отец на табачной фабрике дружину организовал.

— Тимофей Дымов?

— Ну да.

Силин внимательно оглядел Пантюшку.

— Ладно, пусть идет с нами, — сказал он, — может, сгодится.

Пантюшка вытер залоснившийся лоб. Конечно, сгодится! Уж кто-кто, а он-то!..

И вот они идут втроем вдоль пустынной Ганнибалловской улицы: рослый, широкий в плечах фронтовик и два паренька—долговязый белочубый Лешка в гимназической шинели с револьвером на поясе и коренастый, крепкий Пантюшка, повесивший драгунку на плечо стволом вниз, что считалось особым шиком.

Весна наконец наладилась. Город был залит предвечерним солнцем. Поутихший ветер нес ароматы смолы, набухающих почек, выдувал из дворов запахи сырой земли и преющих листьев. Веселые воробьи ворошили пыль на мостовой. И только безлюдье да отрывистая дрожь недалекой канонады напоминали о грозной военной судьбе осажденного Херсона.

Силин повел себя странно. Молча пройдя несколько кварталов, он вдруг кинул взгляд по сторонам и свернул в один из дворов. Здесь было пусто. В углу двора под голыми деревьями стояли вкопанные в землю круглый стол и вокруг него — низкие скамейки. Силин указал на них ребятам:

— Седайте.

Сам он сел напротив.

— Ну, хлопцы, вострите уши, что буду говорить!..

Глаза его смотрели неулыбчиво, строго, и Лешка ощутил холодок между лопатками от предчувствия, что разговор будет действительно серьезный и важный.

— Дела, значит, такие… — начал Силин. — Только смотрите, хлопцы, язык!.. — Он поднес ко рту сжатый кулак.

— Ясно.

— Не маленькие, — вставил Пантюшка. Ему очень хотелось понравиться Силину.

— Ну, ну, это я так, на всякий случай. Так вот, слушайте… Положение у нас сейчас тяжелое, людей мало. Немцев раза в три больше. Патронов не хватает. Худо! А должны мы продержаться, пока помощь не придет. Но вот какая стала наблюдаться штуковина: чуть у нас где слабина — немцы тут как тут. Вот, к примеру, Костюков с людьми… Шли они на чистое место, немцами там и не пахло, а пришли в засаду. Думаете, спроста это? Неспроста! Кто-то немцам дорогу указывает! А кто?.. Тут она и есть загвоздка. — Он помолчал, подвигал кустистыми бровями и продолжал, словно думая вслух: — В штабе у нас буза, ходят всякие, кому не лень. Тут тебе и эсеры, и самостийники, одного видел, так я точно знаю: бывший офицер, монархист, сволочь! На днях попа поймали, с немцами связь держал… Самому-то мне недосуг заняться порядком, вот и ходят… Короче, хлопцы, так. — Силин положил кулаки на шершавые доски стола. — Надо того шпиона изловить, который нас немцам выдает. И вот тут-то нужна мне ваша помощь! — Наваливаясь грудью на стол, он твердо и пристально посмотрел на ребят. — Слушайте: пока вы будете находиться при штабе, надо вам присматривать, кто приходит, с кем разговаривает, по какому делу. Если заметите что-нибудь подозрительное — сразу ко мне. Бывает, явится человек, ничего из себя особенного, ходит, лясы точит, а сам слушает, примечает и мотает на ус. Это — раз. А то, может, у него связь с кем из штабных. За этим особенно доглядывать надо. Враг в штабе — это последнее дело. Понимаете теперь, что от вас требуется?

— Понятно, товарищ Силин, — ответил Пантюшка.

— Дальше. Действовать надо с соображением, чтобы никому и не помнилось, чем вы заняты. Связь будете держать со мной, ну еще с Поповым — он в курсе дела. Другим ни гу-гу!.. Если что не ясно, говорите сразу, растолкую.

— Все ясно, — снова заверил Пантюшка.

Лешка промолчал. Он был разочарован. Значит, все-таки опять сидеть в штабе, а другие пусть дерутся… Он сжал зубы, подумал: «Сбегу!»

Силин, заметив желваки на Лешкиных щеках, сказал:

— Ты чего, Алексей? Не нравится? А ведь я вам настоящее дело предлагаю. Ты сам сообрази: пока шпионы ходят среди нас, мы перед немцами вроде голые, со всех сторон видны. Из-за них Костюкова убили, Пахрю, дружка твоего, и остальных… А сколько еще может погибнуть — думаешь о том? Мы их на задание посылаем, а немцы уже все наперед знают. И каюк: гибнут люди! Вот ведь как…