Павел Комарницкий - Последний наказ
— Ну, то дела великого князя — поджала губы княгиня Агафья, явно задетая дерзкой речью какого-то охранника — и не тебе в него соваться.
— Позволь, матушка — вдруг заговорила княгиня Лада чуть дрожащим голосом — он правду ведь говорит. Должно, Рязань сейчас уж в осаде. Ежели бы князь Георгий Всеволодович ударил сейчас со спины на поганых — лучше ведь и не придумать!
И снова Ратибор изумился. Ну надо же, баба, почитай девчонка, а рассуждает, как воевода опытный. Ежу понятно, нанести внезапный удар с тыла по войску, изготовившемуся к осаде, да одновременно сделать общую вылазку из города — лучше и не придумать…
— Не наше это дело, не бабье — уже с нажимом произнесла княгиня Агафья.
— Прости меня, матушка, но нынче уже и наше! — голос Лады зазвенел — Вот мы тут сидим в тепле, а рязанцы сейчас на стенах града кровью обливаются! Кто не понимает, что врага лучше бить на чужой земле, нежели на своей…
— Ну вот что! — возвысила голос княгиня Агафья — Устала ты, милая, с дороги. Поди отдыхай.
…
— Не спишь, Вышатич?
Ратибор ответил не сразу.
— Не сплю.
— И мне не спится.
Снова помолчали. Княжьи хоромы постепенно затихали, отходя ко сну. Где-то за печкой нудно пилил сверчок, заглушая прочие неясные звуки. Витязь поморщился — бесы бы взяли сверчка этого, хуже нет для охранника… И не услышишь ворога, как подберётся…
— Твои-то где сейчас, Вышатич?
— В Рязани. Князь обещал взять в Рязань за собой.
Снова помолчали.
— И мои все тамо. Отец вот на днях малым воеводой у князя Юрия Рязанского поставлен. И брат в верхоконных…
Снова повисло долгое молчание. Ратибор хорошо понимал, что молодой женщине сейчас просто нужно о чём-либо говорить.
— У моей сестры старшой малец такой смешной… — снова заговорила она — Нипочём не желает штаны летом носить. Я ему — Сёмко, ты пошто без штанов бегаешь? Гляди, собаки срам откусят! А он мне — а ежели я штаны порву ненароком, так мамка точно мне срам оторвёт. А от собак я палкой…
Витязь засмеялся.
— Я такой же смолоду был, госпожа моя. Токмо меня и за рубахи загубленные пороли, так я что удумал — с утра уйду в луга альбо в лес, сниму там одежонку, да захороню где-нито. А как набегаюсь-наиграюсь всласть, так одену и назад иду уж жених женихом…
Теперь засмеялась княгиня.
— И доколе ты так бегал-то?
— Да годов до восьми. И ещё побегал бы, да однова осечка вышла…
Витязь замолчал.
— Какая осечка? — не выдержала женщина.
— А попёрли как-то одёжу мою — Ратибор ухмыльнулся — И пришлось мне голышом в город пробираться. Так я что ещё удумал — со стадом овец прошмыгнуть решил, да овцы испугались и выдали меня страже воротной… Так в караулке голышом и сидел, покуда отец за мной не пришёл, с одёжой…
— Что сказал отец-то?
— Да так вроде ничего… Выпорол молча.
Они ещё посмеялись, и витязь вдруг почувствовал, будто на мгновение разжались невидимые чудовищные клещи, державшие за горло все последние дни…
…
— …Нельзя медлить, княже! Никак нельзя! Должно, Батый уж под стенами рязанскими стоит, осаду ведёт. И с каждым днём…
Рязанский боярин Вячко тяжело дышал, отдувался. Богатая шуба, положенная послу великого князя к великому князю, тяготила его в жарко натопленной комнате.
— Ты лучше скажи, сколь на стенах Рязани ратных людей осталось, Вячко Михайлович? — подал голос один из думных бояр.
— Не знаю — помедлив, ответил Вячко — Думаю, тысяч пять али шесть.
Среди бояр произошло общее движение, и князь Георгий Владимирский скептически усмехнулся.
— Как нам известно от «языков» татарских, у хана Батыги триста тысяч войска. И ты советуешь нам бросить сейчас ростово-суздальскую рать на такую орду? На верную погибель, как князь Юрий Рязанский?
— Врут! — рязанский боярин стукнул кулаком по столу — Нету такой силы у Батыги! У князя моего верные сведения добыты. Сто сорок тысяч воев у него, а остальные кашевары, пастухи бараньи да стервятники, что полон скупают да добро награбленное. И к тому ж, я думаю, потрепали их князь Юрий со товарищи…
— Ну, не знаю, сильно ли потрепали… А у меня здесь сейчас не столько войска, все за данью ушли, в зажитье… Вот соберу назад…
— Токмо сейчас, и не медля! Вот сколько есть, столь и послать войска! К тому ж на днях подмога с Чернигова должна подойти, за коей воевода Евпатий Коловрат послан. Вот враз со всех сторон и ударить по вражьему стану! А покуда будешь ты собирать всех до последнего ратника, татары Рязань возьмут, и встанут под стены Владимира. Как отбивать будешь?
— Ты меня не учи! — возвысил голос и князь Георгий — С божьей помощью отобьём как-нибудь! Вот под этими стенами и побьём всех поганых, коли так встанет. Только рать тут нужна немалая, и не спорь! Я за своих людей ответчик перед Господом, и класть их зазря не собираюсь. Не князь Юрий Рязанский! Всё, свободен!
…
— …Господи, просвети и наставь раба твоего, как и какими словами достучаться мне до башки деревянной князя Георгия Владимирского… Ослеплён он гордыней диавольской, один за всю Русь себя ставит… А время уходит, истекает кровью земля рязанская… И людей своих всех погубит, и землю русскую всю погубит… Просвети, Господи, и наставь!..
Боярин Вячко молился истово, крестясь и стукая в пол заросшей кудлатым седым волосом башкой, то и дело мимоходом поддёргивая сползающие исподние штаны.
В дверь тихо постучали, но боярин продолжал молиться, не обращая внимания. Вошёл рязанский витязь, из тех, что сопровождал боярина в верховой скачке до Владимира. Видя, чем занят боярин, тихонько присел на лавку в тени.
— Чего тебе, Олекса? — наконец соизволил заметить его боярин, закончив молиться.
— Там наши раненые прибыли, Вячеслав Михалыч — подал голос Олекса.
— Все живы?
— Вроде все.
— Тяжёлых нету?
— Нету. Обошлось, и раны не нагноились ни у кого.
— И то ладно… — боярин вздохнул тяжко — Сегодня уж девятнадцатое?
— На двадцатое переваливает.
— Господи… Время идёт, а толку нету! Уж лучше бы мне на стенах рязанских стоять!
