Массимо д'Азельо - Этторе Фьерамоска, или турнир в Барлетте
Исторический Фьерамоска умер не в 1503 году, а через два десятка лет в Испании, получив титул графа Мильорико и сеньора Акквары. Знал ли это д'Адзельо? Как бы то ни было, но замысел требовал трагического гонца: герой, прославивший итальянское воинство, должен был погибнуть от козней врагов Италии.
Действие словно соткано из случайностей. Случайно Джиневра выходит замуж за Граяно, случайно спасает ее Фьерамоска, случайно, приехав в Барлетту, она видит на веранде Фанфуллу в чужом плаще рядом с донной Эльвирой, случайно находит ее Бер-дша… Так же случайно Фьерамоска спасает Зораиду, Пьетраччо убивает дона Литтерио, дон Микеле подслушивает разговор разбойника с матерью. Все важнейшие повороты действия, так же как и конечная катастрофа, определены случаем. Герои словно находятся в его власти, и лучшие намерения по его воле приводят к результатам, которые невозможно было предугадать.
Когда-то, в приключенческих романах XVIII века или в бульварных романах начала XIX, случай был хозяином положения. Его непостижимая игра была единственной причиной действия. Чем неожиданнее были встречи, разлуки и всякого рода напасти, чем Удивительнее повороты судьбы, тем более повествование увлекало читателя, пораженного калейдоскопом событий и непрерывной сменой самых невероятных ситуаций.
Но время этих романов прошло. В той традиции, в которой был выдержан «Этторе Фьерамоска», случай, как главный двигатель романа был отвергнут, и его место заняла причинность.
У Вальтера Скотта случай был лишь выражением закономерности. Юному герою его романов казалось нелепой случайностью то, что было подготовлено стараниями врагов пли большой политической игрой стоящих за кулисами персонажей. В этом и заключалась задача исторического романа, который должен был во внешней бессвязности событий обнаружить тайный узор исторических закономерностей.
У Мандзони эти закономерности были не столько исторического, сколько нравственного порядка. Его героя, Рендзо и Лючия, своими нравственными качествами должны были преодолеть все препятствия и в хаосе эгоистических вожделений и неразумной злобы создать свою гармоническую и счастливую судьбу.
Такое решение проблемы было для д'Адзельо невозможно. Очевидно, для него задача заключалась в том, чтобы показать торжество зла в обществе, которым управляют папы, как Александр VI, и князья, как Чезаре Борджа. Это они вносят случайность в жизнь человека, превращая ее в зло. Не будь войн, Джиневра не стала бы женой Граяно и ей не пришлось бы бежать со своих похорон. Обморок в челноке не привел бы ни к чему худому, если бы не оказавшийся тут же владетельный герцог. Случай — это злой умысел, и его торжество в данных условиях есть торжество зла. Случай — это злая закономерность плохо организованного общества. С этой стихией зла или случая борется еще только возникающая сила патриотизма и национального сознания. Герой торжествует в битве, но терпит поражение в делах своего личного счастья. Такое заключение должно было и ужаснуть и обрадовать читателя: ужаснуть бедствиями несчастной эпохи и обрадовать победой, в которой таится обещание будущего.
Роман д'Адзельо, задуманный как политический акт, выполнил свое назначение. В годы Рисорджименто его прочли миллионы читателей. В общем подъеме освободительных идей, способствовавших возникновению нового государства, сыграл свою роль и «Этторе Фьерамоска». Можно думать, что буржуазный либерализм, вдохновлявший д'Адзельо, не помешал более революционному, более демократическому восприятию его романа. Этим отчасти следует объяснить, что «Этторе Фьерамоска» продолжил свою жизнь и после Рисорджименто, что он перешел за границы Италии и переводился на многие иностранные языки.
На русский язык этот роман был переведен впервые в 1874 году. A.M. Горький приветствовал мысль перевести его вторично. Второе издание вышло в издательстве «Academia» в 1934 году. Сохраняя следы создавшего его времени и специфических задач, волновавших тогда итальянское общество, он обладает многими драгоценными качествами, которые обеспечивают ему долгую жизнь.
Б. Реизов
ГЛАВА I
Чудесный апрельский день 1503 года уже клонился к вечеру, и с колокольни церкви святого Доминика в Барлетте доносились последние удары колокола, призывавшего к вечерней молитве. У самого моря, на площади, где, как водится во всех южных городках, сходились по вечерам мирные горожане, чтобы, отдыхая от дневных трудов, спокойно перекинуться словечком-другим, толпились испанские и итальянские солдаты, кто прогуливался, кто стоял или сидел, прислонясь к вытащенным на сушу рыбачьим лодкам, загромождавшим берег; по обычаю вояк всех времен и народов, они своей повадкой, казалось говорили: «Мы хозяева земли». Впрочем, местные жители и впрямь жались к сторонке, предоставив всю площадь в распоряжение солдат и тем самым как бы молчаливо поощряя их заносчивость.
Но если эта картина представляется вам в виде сборища наших современных солдат в их убогих мундирах, вы глубоко заблуждаетесь. Подобно любому войску XVI века, армия Гонсало, в особенности пехота, славившаяся по всему христианскому миру своим снаряжением и доблестью, понятия не имела о суровой дисциплине наших дней, уравнявшей всех солдат. В те времена любой человек военного звания, будь то пеший или конный, мог выбрать себе платье, оружие и украшения по вкусу; поэтому толпа, запрудившая площадь, поражала разнообразием и пестротой костюмов, по которым легко было догадаться о национальности каждого воина. Испанцы, большей частью серьезные, словно застыли в позе надменного вызова, закутанные (или, как они говорят, embozados) в плащи, из-под которых выглядывал длинный и тонкий толедский клинок, итальянцы, словоохотливые и подвижные, щеголяли в камзолах или куртках с кинжалом, болтающимся сзади у пояса.
Едва зазвонил колокол, разговоры смолкли и все головы обнажились, ибо в те времена даже солдаты верили в Бога, а подчас и молились ему. Но вскоре все надели шляпы, и в толпе вновь послышался говор, однако нетрудно было заметить, что всеми этими людьми, с виду веселыми и оживленными, владела какая-то тревога, какая-то постоянная забота, составлявшая предмет их мыслей и разговоров. И поистине, было отчего тревожиться! Голод понемногу давал о себе знать: солдаты голодали, как и жители Барлетты; прославленный полководец в ожидании запаздывавшей помощи из Испании, отсиживался в Барлетте со всем своим войском, значительно уступавшим по силе французскому, он не желал ставить успех всей кампании в зависимость от случайного исхода одного сражения.