Сергей Городников - Порученец Царя. Персиянка
– Он! – внезапно произнёс гонец.
Странное оживление в его голосе отвлёкло Плосконоса от письма. Посмотрев туда же, он сразу узнал виновника своих унижений, последним из которых было позорное бегство из столицы. Веки Плосконоса то ли от наружного дневного света, то ли от ненависти сошлись в жёстком прищуре тёмных глаз. Он словно забыл о бумаге в руке, невольно крадучись перешёл к бойнице, из которой было лучше видно прибрежную часть посада, проследил за неожиданно объявившимся врагом. Тот за поводья отводил пегую кобылу от складов, пошёл по короткой посадской улице, которая заканчивалась на площади с большим постоялым двором для приезжих, и, когда дошёл туда, пропал в подворье за гостиным домом.
– Верно. Именно с ним я утром повстречался на лесной дороге, – сказал между тем гонец. Он заметил проявление особого любопытства Плосконоса к этим его словам, и оно, такое любопытство, поощрило его продолжать сказанное, как сообщение и краткий отчёт. – За мной погнались двое головорезов, подручных местного князька. Усталый конь пал, и я уже прощался с жизнью, как вдруг из леса появился странный всадник. Он мне помог справиться с обоими, отобрать у них лошадь. На этой лошади я и прибыл сюда. Но мне показалось, он не собирался ехать... Он не поехал со мной.
Плосконос отвернулся от бойницы к полумраку, вскользь глянул на затенённого собеседника.
– Тот, кого ты сейчас видел на берегу, точно был он?
Молчание гонца было красноречивее утвердительного ответа.
– Не догадался, кто ты и почему спешил?
– Н-нет. – Под воздействием злобного блеска глаз Плосконоса, гонец посерьёзнел и напряг память. – Не должен был догадаться.
Плосконос резко хлопнул свободной ладонью по письму.
– Он и есть царский порученец, о котором здесь написано. Мы обязаны его остановить. За это получим большое вознаграждение.
Гонец с пониманием ухмыльнулся.
– Да тебе, видать, лучшее вознаграждение его голова.
Плосконос будто не услышал замечания, бегло перечитал письмо ещё раз, как если бы надеялся найти в нём что-то, что поможет ему выполнить или оправдать расправу.
– Не сбежал бы... – пробормотал он. – Надо убедить воеводу схватить... А там...
Он не закончил, шагнул к крутому наклону деревянной лестницы, указательным пальцем нетерпеливо приглашая гонца не отставать. Поскрипывание ступеней сопровождало их быстрый спуск к основанию башни. Низкий сводчатый выход был приоткрыт, и они вышли к безлюдной узкой улице.
Все улицы крепости, плотно застроенные каменными палатами и крепкими бревенчатыми домами с хозяйственными пристройками, которые были скрыты за плотными заборами от досужего взгляда, сходились к большой соборной площади. Главную и самую широкую обжил государев чиновный люд и местные церковные иерархи. На ней были расположены хоромы воеводы с семейством, дома стрелецких полковников, дьяков, некоторых подьячих и прочих представителей светской и духовной власти, и она была наиболее оживлённой. На другой бойкой улице отстроились богатые и влиятельные купцы города. Остальные улицы обступались тихими дворами окрестных помещиков. Дворы помещиков оживали, как бы пробуждались от спячки, лишь на время многолюдных приездов их владельцев и челяди из сельских поместий на городские земские мероприятия, а прочее время года предназначались для укрытия от смут, мятежей и иных бедствий. Если не было народных и кровавых туземных волнений или земских собраний, в них царила сонливая тишина, изредка нарушаемая скучным тявканьем обленившихся псов. Именно такой улицей и направился Плосконос в сторону соборной площади.
До площади они не дошли. Приоткрыв хорошо подогнанную к забору калитку, Плосконос вошёл в подворье, впустил гонца и сам запер её деревянным засовом. Затем они поднялись каменным крыльцом в просторный одноярусный дом с высокой крышей. В передней было темно и прохладно, но в горнице, куда Плосконос ввёл гонца, уже топили. Круглолицая разбитная девица, привлекательная цветущей молодостью, увидала вошедших в настольное венецианское зеркало с кружевной оправой, однако продолжала сидеть на накрытой ковром лавке у окна и примерять к ушам золотые серьги; она недовольно фыркнула, напоминая Плосконосу о недавней ссоре или обиде. Плосконос нахмурился, и она встала с лавки, вызывающе покачивая тугими бёдрами, без единого слова удалилась, даже не подумав закрыть за собой распахнутую дверцу.
Гонец потёр нос, чтобы скрыть усмешку, а его ведущий себя хозяином сообщник ногой прикрыл дверцу, с полки достал зелёную бутылку. Плеснул из неё в серебряную, украшенную резным узором стопку и протянул гонцу. Тот выпил настойку размеренно, не торопясь, таким образом подчёркивая, что заслужил хороший отдых, затем без спроса взял из глиняной миски малосольный огурец, захрустел в неспешной работе крутых скул. Проглотив то, что изжёвал, он прервал затянувшееся молчание.
– Я на том же постоялом дворе остановлюсь, – заметил он. – Можно по тихому просмотреть его вещи. Возможно, что и отыщется для повода к задержанию.
Плосконос слегка поморщился, ответил не сразу, видом показал, что обдумывает и другие меры.
– Ты правильно понял, что мне его голова нужна, – высказался он твёрдо и недвусмысленно. – А воевода... наш, но трус. Без бумаги из Москвы не посмеет его тронуть и отдать на пытку.
Белобрысый гонец наклонился к нему и, понижая голос до заговорщического шёпота, сообщил:
– Бледнолицый и это предвидел. – Он достал из внутреннего кармана свёрнутую в трубку бумагу, обтянутую шёлковым чехлом, с оттиском на скрепляющем шёлк сургуче волчьей головы и метлы. – Но просил использовать только в крайнем случае.
Плосконос не дослушал, выхватил свёрток, вмиг растерзал печать и шёлковый чехол. Развернув, глянул на подпись, пробежал глазами по строчкам и удовлетворённо хмыкнул. Заметно повеселев, он налил гонцу ещё раз полную стопку и собственноручно вынул из миски куриную ляжку, передал ему из пальцев в пальцы.
– Нам нельзя медлить, – предупредил он вполголоса. – Он может узнать, что я здесь, и насторожится. Как бы не ускользнул.
Устроившись на постоялом дворе, Удача перво-наперво позаботился об отдыхе и корме для кобылы. Не торопясь, пообедал в харчевне и полчаса спустя был на соборной площади, входил в служебные палаты нижегородского воеводы. В приёмной сразу за порогом в это время присутствовал только подьячий. Узнав, кто он и по какому вопросу, подьячий самолично проводил его в недавно выбеленное помещение со сводчатым потолком, в котором у освещаемой от большого окна стены упирался в пол изогнутыми ножками тяжёлый дубовый стол, а за столом в дубовом кресле удобно устроился облачённый в дорогой атласный кафтан воевода. Туго обтянутый кафтаном живот упёрся в край стола, когда после внимательного осмотра Удачи воевода небрежно взял из его руки подорожный пропуск. Крупная породистая голова с проседью в тёмных густых волосах наклонилась к плотно исписанному листу с печатью Пушечного приказа, оттиснутой на подписи начальника Стрелецкого полка Матвеева, и воевода принялся мизинцем водить по ней, будто не столько читал, сколько изучал каждую букву, пытаясь найти подделку в важной государственной бумаге.
