Михаил Попов - Темные воды Тибра
Руф вытер пот под подбородком и сказал:
– Велиты уже увязали колья лагерной ограды.
Марий начал разматывать шнурок.
– Что там за шум? – спросил он.
– Проходит первая капуанская когорта.
Марий криво, саркастически улыбнулся. Претор решил, что сарказм относится к Капуе, а возможно, и к нему, Публию Рутилию Руфу, старающемуся изо всех сил делать вид, что не происходит ничего особенного. Но доблестный вояка ошибался. Улыбался «широколобый выскочка», как звали Мария римские аристократы, лишь своим мыслям, вызванным к жизни звучанием слова «когорта». Да, это он, он первый, Гай Марий, додумался до той пользы, которую может принести в бою новая организация пешего строя римской армии. С незапамятных времен все воины обычного италийского легиона делились на три категории – гастаты, принципы и триарии, то есть юные, опытные и ветераны. Делиться-то они делились, но сражались в одном малоподвижном строю. Манипулы, на которые издревле делили легионы, были слишком малы – всего каких-нибудь сто двадцать человек, и самостоятельной боевой единицы представлять собой они не могли. Так что получалась странная картина – или шли в атаку всем легионом, или вообще не шли. Никакими перестановками нельзя было сделать гигантскую, мощную пехотную фалангу хотя бы чуть подвижнее. А вот увеличив количество воинов в манипуле до двухсот человек и сведя три манипула в когорту, Марий получил мощный и гибкий инструмент. Когорту можно было послать на фланг, ее можно было одним окриком развернуть для отражения атаки с тыла.
Марий тяжело вздохнул и снова начал наматывать шнурок.
Но какой в этом смысл, если все равно приходится отступать? Моллохатт взять не удалось, стало быть, не удалось пополнить запасы провизии.
Руф выглянул из палатки и закашлялся от пыли, клубами валившей из-под марширующих ног.
– Это уже апулийцы.
– Что доносят лазутчики?
– Бокх и Югурта пируют на свадьбе.
– Один – на свадьбе дочери, другой – на своей собственной, – неуклюже пошутил консул.
Претор громко хохотнул, не столько восхищенный остроумием начальника, сколько тем, что к нему возвращается нормальное настроение.
– Будем надеяться, что молодая жена удержит мужа на брачном ложе или, по крайней мере, благоразумный тесть отговорит его от необдуманных поступков.
– И мы сумеем сделать пять или шесть спокойных переходов, – откликнулся претор.
– Клянусь Юпитером, если Югурта застанет нас на марше, жизнь нам не покажется гусиной печенкой в меду, – закончил Марий самнитской поговоркой.
Первые два дня армия Мария двигалась по дну высохшей реки, что позволяло колонне держаться в тени высокого восточного берега. Солдаты, навьюченные не хуже верблюдов, не роптали – им сообщили, что они идут на постоянные квартиры в Цирту, стало быть, меньше чем через неделю можно будет не только наесться до отвала, но и понежиться в бане и в знаменитом портовом лупанарии.
На третий день вышли на сухую, поросшую редкими кустами равнину, вдалеке сквозь марево жары можно было различить очертания невысоких холмов. Как и положено по римскому походному уставу, претор передвигался с первой когортой, командующий находился в центре основной колонны.
В разгар полуденной жары, когда легионеры устроились на отдых под импровизированными палатками – кусок ткани, натянутый на колья, – к консулу, сидевшему на своем любимом складном стуле и жевавшему с отвращением кусок вяленой, слегка попахивавшей тухлятиной конины, подбежал запыхавшийся вестовой от Авла Децима – командующего арьергардом, велитами, пращниками и прочим легковооруженным сбродом.
– Коня! – крикнул консул.
Коня подвели.
– Какие всадники, сколько их? – в последний раз переспросил Марий вестового, но, так и не получив толкового ответа, поскакал между шеренгами легионеров в тыл своего войска.
Авл Децим стоял перед шеренгой легковооруженных гоплитов и, приложив руку к глазам, смотрел в сторону чахлой рощи на горизонте.
– Что там? – спросил Марий, спрыгивая с коня.
– Нумидийцы. Они уже два раза проходили наметом мимо наших рядов и заворачивали опять к тем деревьям. Одно из двух.
– Что «одно из двух»?
– Или они просто нас пугают, или там, в роще, накапливаются большие силы.
– А ты как думаешь?
Авл глубоко и медленно вздохнул, он не любил делать поспешные выводы, за что друзья его в шутку дразнили Кунктатором, Медлителем, как легендарного Фабия Максима.
– Что ты вздыхаешь, говори!
– Конечно, это могла бы быть сотня добровольцев из Моллохатта, которые решили напоследок потрепать нам нервы…
– Ну?
– Красные плащи, их, как правило, носят люди Югурты.
Марий закрыл глаза и потер лоб.
– Да, ты прав, красные плащи носят люди Югурты.
– И потом, их значительно больше сотни.
Консул уже полностью овладел собой.
– Или этот ублюдок Массинисса не так любвеобилен, как о нем говорят, и не соблазнился свежим брачным ложем, или никакой свадьбы не было и слухи о ней были распущены, чтобы усыпить наше внимание.
Авл Децим пожал плечами.
– Сейчас уже все равно.
– Это правильно. Безусловно, они сейчас атакуют. Какая когорта стоит рядом с тобой?
– Публия Скавра.
– Пошли туда человека с приказом от моего имени – пусть все три манипулы выдвигает сюда.
Авл сделал едва заметное движение рукой, вестовой мгновенно сорвался с места.
– Пусть возьмет моего коня, – сказал Марий, – сейчас нужно все делать очень быстро. А сейчас, – консул снова посмотрел в сторону подозрительной рощи, – а сейчас, Авл, собери вместе всех пращников и лучников, всех, какие под рукой. Поставь их в три короткие шеренги, а лучше – в пять. Когда противник пойдет на вас, не нужно отражать атаку по всему фронту, сокрушайте центр. Если центр замешкается и смешается, фланги сами рассеются.
– Знаю я нумидийскую конницу, – спокойно сказал Авл.
– Скачет! – крикнули сзади.
Марий и Авл обернулись.
Петляя меж шеренгами, к ним приближался всадник.
– Так быстро! – удивился консул, он был уверен, что это возвращался человек, посланный в когорту Скавра.
– Это не мой человек, – сказал Авл.
– И не мой конь, – нахмурился Марий.
Оказалось, что это гонец от Руфа.
– Руф просил передать, что его атакуют!
– Кто?!
– Их очень много!
– Кто? Кто атакует?! – Марий взял коня за повод и дернул, но на всадника это не подействовало.
– Их очень много, они заняли всю равнину.
Глаза гонца были безумно выпучены, он хватал ртом воздух.
Вокруг раздались многочисленные голоса:
