Михаил Зуев-Ордынец - Последний год
А рядом с бараборами стоял второй лес высоких, выше крыши, деревянных столбов-тотемов. Искусная тончайшая резьба тотема рассказывала всю жизнь индейца. Животные, люди, гирлянды оружия и даже предметы домашнего обихода, пестро и сочно раскрашенные, были неожиданной радостью для глаза, как яркие цветы, распустившиеся в хмуром зимнем лесу под низким серым небом. Тотем не только гордость отдельного индейца, это гордость всего племени, летопись его подвигов на тропе войны и охоты. Недаром слово «тотем» означает: «мой род».
У дверей бараборы Красного Облака стоял самый высокий столб-тотем. На верхушке его Великий Ворон таращил багровые глаза. Это был тотем не только вождя, но и всего народа. Вслед за Красным Облаком Андрей шагнул в барабору, в густой, щипавший глаза дым. Стены и потолок жирно блестели от сажи. За жерди были заткнуты копья, луки и топоры, а на сучьях бревен висела одежда, куски мяса и связки вяленой рыбы. Горько пахло застарелой копотью, кисло воняло дубленой кожей и несло тухлятиной от плохо провяленной рыбы. Темная, неуютная, смрадная жизнь.
Вождь сел на низкие; устланные шкурами нары и молча указал русскому место рядом с собой. Андрей сел по-индейски, поджав под себя согнутые калачиком ноги и выставив ступни. Тотчас жены Красного Облака, их было три, начали подавать еду: толкушу из рыбы и морошки, копченую оленину и лакомое блюдо — жареные хвосты бобров. Подав еду, жены отошли и сели на пол, спиной к нарам. Неприлично женщине смотреть в рот насыщающегося мужчины. Оленья ветчина и жареные бобровые хвосты были очень вкусными, и Андрей подумал что от них не отказались бы и в Петербурге, в ресторане Излера. Пустые посудины тотчас женщины убрали, ни разу не обернувшись. Непонятно было, как они узнали, что обед мужчин кончен. Тогда Андрей высыпал на нары горстку сухарей, зная, что чай и сухари — любимое лакомство индейцев.
— Это сухани, еда касяков? — с любопытством посмотрел вождь на сухари. — Мой отец рассказывал мне о сухани. Он ел их. Я не ел.
Андрей взял пригоршню сухарей и молча протянул вождю.
— Мне не надо, — мягко отстранил индеец руку русского. — Я возьму один. Пусть мой сынок попробует еду касяков.
Он крикнул что-то женам и перебросил им сухарь. Послышались удивленные, радостные голоса женщин, потом сопение сосущего сухарь ребенка. Индеец молча послушал эти уютные домашние звуки, и в умных, строгих глазах его появилось что-то простодушное, почти детское, это смягчило их суровую властность. Потом одна из жен Красного Облака поставила на нары зажженный жирник — каменную плошку, налитую расплавленным жиром. Мужчины закурили из кисета Андрея, и запах русской махорки смешался с первобытными запахами бараборы. Красное Облако глубоко затянулся пахучим дымом прошки и начал медленно выпускать его сквозь сжатые губы, наслаждаясь и смакуя. Видимо, ему здорово надоел пресный индейский кепик-кепик. [17]
— Ттынехи любят собираться зимними ночами вокруг костра или жирника и слушать сказания стариков, — начал Красное Облако ровным, спокойным голосом, с лицом бесстрастным и строгим. — Если ты, Добрая Гагара, спросишь, откуда эти сказания, я скажу, я отвечу тебе так: от наших бескрайних равнин, от наших темных лесов, от наших рек, светлых и полноводных. В них плеск речной волны, хлопанье орлиных крыльев, рев медведя, нежное воркование омими-голубя и синий дымок наших стойбищ. Вот как я тебе отвечу. Но от меня ты не услышишь этой ночью сказаний. Ты услышишь печальную правду жизни несчастных ттынехов.
Вождь снова затянулся глубоко, пустил дым под потолок и снова заговорил:
— Я буду много говорить, и многие мои слова будут горьки тебе, Добрая Гагара, как кора осины. Мы, ттынехи, не любим вас, касяков.
— Касяки знают это, — коротко ответил Андрей.
— А почему? Это касяки тоже знают? Я скажу. У нас красная кожа и красные мысли. Вы люди белой кожи, и мысли у вас белые Вы гордитесь своей мудростью, своими знаниями, своей силой. Мы не понимаем вас, вы для нас как боги. Добрые или злые? Чаще злые. Вы даете нам жизнь и смерть. Чаще смерть. Не поднимай на меня сердито свои синие глаза. Я говорю правду. Слушай, как пришли касяки в страну ттынехов. Это рассказ отцов, наших отцов…
Продолжать ему помешала откинувшаяся на двери медвежья шкура. В барабору вошел Громовая Стрела и сел на нары, не удостоив русского даже взглядом. Красное Облако снова набил трубку русской махоркой. Вытащил свою трубку и вождь Волков. Андрей молча подвинул к нему свой кисет, но Громовая Стрела также молча отодвинул его обратно и набил в свою трубку кепик-кепик. Красное Облако улыбнулся:
— Громовая Стрела, брат мой, ты идешь дальше наших отцов и дальше отцов наших отцов. Они не любили касяков, но любили их прошку.
Молодой вождь не ответил. Долго молчал и Красное Облако, медленно выпуская дым из широких ноздрей. Не прерывал молчания и Андрей. Он знал, что торопливость в беседе, по индейским понятиям, — верх неприличия. Потрескивал жирник, нагоняя дремоту.
— В тот год тоже появился знак, — заговорил Красное Облако так неожиданно, что Андрей вздрогнул. — Охотники-ттынехи поймали белую лису. Потом на больших лодках по Туманному морю приплыли белые люди. Атна-ттынехи, живущие по реке Атна, которую касяки называют Медной рекой, впервые встретились с белыми людьми. Они послали навстречу белым тучу стрел и копий, но жала из камня и зубов акулы застряли в тулупах касяков, а пули белых пробивали наши лосиные плащи. Атнайцы покорились касякам. А кто они теперь? Нищие, воры и пьяницы! Они делали налеты на стойбища алеутов, теперь делают налеты на огороды касяков. Они потеряли ум от ерошки, а свою храбрость променяли на ситец, бисер, кашу и картошку касяков. Народ одеяльных шатров — вот как зовем мы теперь атнайцев. Не шкурами зверя, как подобает охотнику и воину, покрывают они свои шатры, а одеялами, купленными у касяков.
— Вы, касяки, уносите от нас бобров и соболей, уводите наших самых красивых девушек, а приносите тряпки, бисер, ерошку и корявую болезнь! — сказал с горькой ненавистью Громовая Стрела. — Ты видел, касяк, сколько кривых и слепых в наших стойбищах? А ваша гнилая болезнь? От нее человек по кусочкам выплевывает свои легкие! Вот дары касяков!
Андрей не ответил. Молчал и Красное Облако, откинувшись к стене. В глазах его была упорная и тяжелая мысль. Шептались робко жены, трещал жирник, пуская к потолку черную витую струю копоти. Вождь вороньих людей поправил огонь и сказал:
— А наши братья такаякса-ттынехи? Нет, я стыжусь называть такаяксинцев братьями. Могучие, храбрые такаяксы! Их тотемом был Орел! От боевого клича Орла бежали свирепые самоеды и хитрые алеуты. Но приплыли касяки и по Ледяному морю, поставили редут Михаил [18] и начали… Опять ты поднимаешь на меня синие глаза, Добрая Гагара? Касяки начали не убивать такаяксинцев, нет, они начали торговать. И кто теперь люди Орла? Торговцы, обманщики! Аршином и гирей они убьют тебя скорее, чем копьем и томагавком… — Жаркие, большие глаза Красного Облака блеснули, а тонкие ноздри сухого носа задрожали от гнева. — Нет, не будет мой народ ходить с аршином на плече или воровать картошку на огородах касяков! Не будет, или пусть Великий Ворон склюет мою печень! — закончил вождь с яростной силой. Но только на миг прорвались наружу эти сильные чувства, и снова лицо его стало «немым», а голос ровным и спокойным.
