Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров
Так что за алтарь я вошел наперекор здравому смыслу и почти против собственной воли. Пол здесь был вымощен богато изукрашенными изразцами, на них шаги звучали тише, чем на каменных плитах нефа. По обе стороны от меня ступенями восходили кверху лавки для певчих; в любое другое время я бы остановился, чтобы полюбоваться замечательной резьбой, украшавшей все поверхности. Ниже откидных сидений — «мизерекордов», — крепящихся к спинкам лавок, виднелись изображения звериных морд, явно карикатурно повторяющие черты реальных людей, а также морды сатиров с волосами в виде листьев или лесных духов. Эти смешные изображения привносили искру юмора в такое серьезное дело, как месса, но сейчас мысли о странных рожах выбивали меня из колеи. Я даже ощущал на себе их взгляды, как и взгляды статуй на крестной перегородке.
Но вот я приблизился к алтарю. Медленно взобрался по ступеням; изукрашенный инкрустациями мрамор разных оттенков и рисунков был гладким и скользким, особенно для моих башмаков с кожаными подметками. Огромный каменный стол передо мной был уставлен свечами, их пламя мигало, бросая отсветы на золото и драгоценные камни высокого распятия, на обложки Библии и Псалтыри, на чашу для причастий и дарохранительницу. Потом я заметил шкатулку из резной слоновой кости; подставку с хрустальным шаром, где хранился один зуб святого Матфея, подвешенный внутри, словно зрачок огромного глаза; небольшой золотой крест, украшенный сканью и гранатами, в котором, как я знал, заключена щепка Святого Креста. А из-за Псалтыри, почти скрытые от взгляда, выглядывали тонкие золотые пальцы, улавливая своими кончиками самые слабые лучики света от свечей. Вот он, ковчежец. Задержав дыхание, я закатал правый рукав, чтобы он не цеплялся за алтарь и драгоценности, усыпавшие обложку Псалтыри, наклонился вперед и подхватил руку святой Евфимии.
Она была прохладная, но не холодная на ощупь — тоненькая рука, меньше, чем моя. И очень изящная, почти как у моей матери, вдруг подумалось мне. Она словно высовывалась из богато изукрашенного рукава, служившего ей основанием. Руку святой, видимо, отрубили в трех или четырех дюймах выше запястья. Я с уважением и почтением держал эту реликвию. Хотя я слышал о святой Евфимии, римлянке из Бейлстера, которую солдаты Диоклетиана[9] порубили на мелкие куски, и знал, что целительную силу ее мощей весьма почитали деревенские старухи, но никогда особенно о ней не думал. Моим любимым святым всегда был святой Христофор, его образок носил мой отец; именно его я всегда воображал шагающим по нашим пустошам, несущим на спине Спасителя через протоки и топи. Святая Евфимия жила и погибла в Бейлстере, и ее культ процветал в этом городе, который я не любил и отнюдь не желал в нем оставаться. Тем не менее, держа в руках эту реликвию, когда лишь тонкий золотой футляр отделял мою плоть от плоти давно умершей женщины, я ощущал, как ее сила и власть тонкими уколами пробиваются сквозь металл. Я закрыл глаза и вознес ей молитву, потом еще раз, и перед мысленным взором мне вдруг предстала моя мать. Странным образом успокоенный и ободренный, я повернул обратно и наткнулся на человека с искаженным негодованием лицом.
— Что ты натворил?! — спросил он сдавленным голосом. — Как ты посмел… как посмел?!
Я был в ужасе. Дьякон, к тому же весьма молодой, должно быть, находился в ризнице и слышал наш с сэром Хьюгом разговор. А я был так увлечен, что и не заметил, как он тихонько подобрался ко мне сзади. Он, видимо, решил, что я обычный вор и самый распоследний из безбожников и святотатцев.
— Я исполняю приказание епископа, — запинаясь, ответил я.
— Епископа? Что у тебя общего с епископом, мальчик?! — Если раньше дьякон выглядел просто шокированным, то теперь он явно разъярился.
— Я пришел сюда с сэром Хьюгом де Кервези, дворецким его преосвященства. Он просил меня принести ему ковчежец с десницей святой Евфимии. Она нужна епископу.
— Нет тут никакого дворецкого! — заявил дьякон. Да и я, посмотрев поверх его плеча, никого не увидел. Видимо, сэр Хьюг присел где-то на лавку.
— Он не хотел сам подходить к алтарю, хотя имеет разрешение, — в отчаянии стал объяснять я. — Епископу нужна эта рука. А я — Петрок из Онфорда, приехал сюда из Бакфеста в Девоне и теперь учусь здесь, в соборной школе. Пожалуйста, — продолжал я, чувствуя, что сейчас заплачу как несчастный ребенок, — я вовсе не хотел ничего плохого. Сэр Хьюг может за меня поручиться.
— Будь он проклят, этот сэр Хьюг! — рявкнул дьякон. — Давай сюда руку!
— Пожалуйста, сэр, это чистая правда!
— Давай сюда руку, а я сейчас кликну стражу. Тебе бы не следовало примешивать епископа к своим лживым выдумкам, мальчик! И ты понесешь заслуженную кару за то, что натворил!
Я уже собирался отдать ему реликвию, когда заметил, как в глубине нефа что-то блеснуло. И вот, пожалуйста, перед нами предстал сэр Хьюг. Стоит, опершись о крестную перегородку.
— Давай, Петрок! Епископ ждет нас, — позвал он.
Я с торжеством посмотрел на дьякона.
— Вот и сэр Хьюг!
Но тот лишь яростно уставился на меня в ответ. Потом все же произнес:
— Я вижу лишь соучастника преступления. К тому же наглого. Пошли со мной, — вдруг скомандовал он, ухватил меня за капюшон и потащил по проходу.
Мы уже преодолели половину пространства между престолом и перегородкой, когда он вдруг ослабил свою хватку и остановился. Потом обернулся ко мне, и выражение его лица изменилось. Ярость исчезла, сменившись явным сомнением.
— Это ведь сэр Хьюг де Кервези, — сказал он мне.
— Я знаю, — кивнул я. — Спросите у него, пожалуйста, и сами увидите, что я говорю правду.
Дьякон, топая по изразцовому полу, направился к перегородке. Я пошел следом. Он был довольно высок ростом и, наверное, лет на десять старше меня. Теперь, когда он немного успокоился, я заметил, что лицо у него вообще-то доброе, хотя и очень усталое. Ну конечно, долгие часы, проведенные в холодном помещении, решил я, да и кто знает, с какими демонами он сражался в своих молитвах. Я уже не чувствовал к нему такой враждебности.
Сэр Хьюг ждал нас. На губах его играла несколько натянутая улыбка. После блеска и роскоши алтаря зеленый дамаст его платья смотрелся обычной дерюгой, но лицо светилось почти таким же благородством — и было столь же невозмутимым, — как лики каменных изваяний, что со всех сторон взирали на нас. Глаза его не мигая следили, как мы приближаемся, дьякон и я.
— Мастер дьякон, — надменно сказал он, полностью меня игнорируя, — вы ведь знаете, кто я, не так ли?
— Да, милорд, — отвечал тот. Теперь настал его черед запинаться. — Я обнаружил этого мальчика, когда он брал нечто с алтаря, и решил, что поймал вора. Теперь вижу — он сказал правду, и сожалею, что плохо о нем подумал.
