Джеймс Клавелл - Сегун. Книга 1
Самурай разразился новым потоком слов.
– Оми-сан говорит: раз вы старший, вам разрешено свободно ходить по деревне где хотите, пока не приедет господин. Его господин, даймё, решит вашу судьбу. До тех пор вам разрешается жить на положении гостя в доме старосты, приходить и уходить когда угодно. Но вы не должны оставлять деревню. Ваша команда ограничена в передвижениях, им нельзя покидать дом. Вы поняли?
– Да, а где моя команда?
Отец Себастью показал на скопление домов около пристани, явно расстроенный решением Оми и его нетерпением:
– Там! Радуйся свободе, пират. Тебе дьявольски повезло с…
– Вакаримас ка? – Оми обратился непосредственно к Блэкторну.
– Он говорит: вы поняли?
– Как будет «да» по-японски?
Отец Себастью сказал самураю:
– Вакаримас.
Оми презрительно махнул им рукой, чтобы уходили. Все отвесили ему низкий поклон. За исключением одного мужчины, который стоял не кланяясь, в нерешительности.
С неуловимой скоростью боевой меч очертил сверкающую дугу, и голова мужчины свалилась с плеч, обдав землю фонтаном крови. Тело несколько раз изогнулось в конвульсиях и застыло без движения. Непроизвольно священник отступил на шаг. Ни у кого на лице не дрогнул ни единый мускул. Головы остались склоненными. Блэкторн остолбенел.
Оми небрежно поставил ногу на труп.
– Икимас![11] – сказал он, махнув рукой, чтобы они ушли.
Люди перед ним опять поклонились до земли, а затем ушли. Улица стала пустеть. И лавки тоже.
Отец Себастью глянул вниз, на тело. Медленно перекрестил его, произнес:
– Во имя Отца, Сына и Святого Духа, – и оглянулся на самурая, но теперь без страха.
– Икимас! – Блестящее острие меча опустилось на тело.
Спустя долгое мгновение священник повернулся и ушел. С достоинством. Оми пристально смотрел на него, потом оглянулся на Блэкторна. Тот попятился, отойдя на безопасное расстояние, быстро завернул за угол и исчез.
Оми неудержимо расхохотался. Улица теперь была пуста. Отсмеявшись, он обеими руками схватился за меч и начал методично рубить тело на мелкие куски.
Блэкторн сидел в челноке, лодочник кормовым веслом весело правил к «Эразму». Никто не чинил чужеземцу препятствий, и теперь он наблюдал за людьми на главной палубе: их было много – все самураи. Некоторые в защитных нагрудниках, но большинство только в кимоно, как они называли свою одежду, и у каждого по два клинка. Все носили одинаковую прическу: у лба и на темени волосы выбриты, а дальше смазаны маслом и собраны в узел на макушке. Только самураям разрешалась такая прическа, более того – предписывалась. Только самураи могли носить два клинка: длинный двуручный боевой меч и короткий, похожий на кинжал, и это тоже было для них обязательно.
Самураи стояли вдоль борта, наблюдая за ним.
Охваченный беспокойством, он поднялся по сходням и прошел на палубу. Один самурай, более изысканно одетый, подошел к нему и поклонился. Блэкторн, получивший наглядный урок хороших манер, поклонился каждому, и все на палубе встретили его дружелюбно. Он еще не изжил ужас от неожиданного убийства на улице, и улыбки не успокоили его. Двинувшись к трапу, ведущему на другую палубу, он внезапно остановился. Поперек двери была приклеена широкая лента красного шелка и сбоку от нее – маленький знак со странными закорючками. Он поколебался, проверил другую дверь, но и та была опечатана красной лентой, и такой же знак был прибит гвоздями к перегородке.
Он подошел, чтобы снять шелковую ленту.
– Хоттэ окэ![12] – Чтобы замечание было понятней, самурай-часовой покачал головой. Он больше не улыбался.
– Но это мой корабль, и я хочу… – Блэкторн, глядя на мечи, старался скрыть свое беспокойство.
«Я должен спуститься ниже, – подумал он. – Я должен перепрятать руттеры, свой и секретный. Иисус Христос! Если их найдут и отдадут священникам или японцам, мы погибли. Любой суд в мире – за пределами Англии и Нидерландов – вынесет нам суровый приговор как пиратам при таких доказательствах. В моем руттере записаны даты, места и количество награбленного, число убитых на трех наших вылазках в Южной и Северной Америках, число разоренных церквей. Там записано, как мы жгли города и торговые корабли. А португальский руттер? Это наш смертный приговор, ведь он, конечно, краденый.
По крайней мере, он куплен у португальца-предателя, и по их законам любой иностранец, ставший хозяином любого такого журнала, позволяющего проходить Магелланов пролив, должен быть сразу же осужден на смерть. И если руттер найден на борту вражеского корабля, корабль подлежит сожжению, а вся команда на борту – немедленной казни».
– Нан но ё да?[13] – сказал один самурай.
– Вы говорите по-португальски? – спросил Блэкторн на этом языке.
Самурай пожал плечами:
– Вакаримасэн[14].
Другой выступил вперед и тихо заговорил с начальником, который кивнул в знак согласия.
– Португальцы – друзья, – произнес самурай по-португальски с сильным акцентом. Он распахнул ворот кимоно и показал маленькое деревянное распятие, висящее у него на шее.
– Христианин! – Он указал на себя и улыбнулся. – Христианин. – Он указал на Блэкторна: – Христианин ка[15]?
Блэкторн поколебался, потом кивнул.
– Христианин.
– Португалец?
– Англичанин.
Японец поговорил со своим начальником, затем оба они пожали плечами и опять оглянулись на него.
– Португалец?
Блэкторн покачал головой, сожалея, что вынужден не соглашаться с ними хоть в чем-нибудь.
– Мои друзья – где они?
Самурай показал на восточный край деревни:
– Друзья там.
– Это мой корабль. Я хочу спуститься вниз. – Блэкторн, подкрепляя речь жестами, повторил это несколько раз и они наконец поняли.
– А, со дэс! Киндзиру[16]. – Они говорили с оживлением, указывая на печать и улыбаясь.
Было совершенно ясно, что ему не разрешат спуститься вниз. «Киндзиру должно означать запрещение, – с досадой подумал Блэкторн. – Ну и бог с ним!» Он повернул ручку двери и приоткрыл ее.
– Киндзиру!!!
Его рывком развернули, и он оказался лицом к лицу с самураями. Их мечи были наполовину вынуты из ножен. Не двигаясь, японцы ждали, что́ он решит. Другие на палубе бесстрастно наблюдали за ними.
Блэкторн знал, что у него нет другого выбора, как повернуть обратно, поэтому он пожал плечами и ушел проверить оснастку как можно тщательней. Превратившиеся в лохмотья паруса были спущены и привязаны, как и положено. Но узлы отличались от всех виденных им раньше, поэтому он предположил, что о сохранности судна позаботились японцы. Он стал спускаться по сходням, но остановился, почувствовав, как на спине выступил холодный пот: самураи недоброжелательно рассматривали его, и он подумал: «Боже мой, как мог я так сглупить». Правда, после его вежливого поклона враждебность сразу же исчезла, все поклонились ему в ответ и опять заулыбались. Но он еще чувствовал, как пот тонкими струйками стекает по спине, ненавидел все, что связано с японцами, и хотел вместе со всей командой снова оказаться на борту, при оружии, готовыми выйти в море.