Валерий Привалихин - Клад адмирала
И быстро развернутые на узком санном пути кони резко помчали к потерпевшим хозяевам, жертвам грабежа.
Хотел не хотел лишившийся дохи, а мороз заставил облачиться в верхнюю ветхую одежонку, кинутую Шишкой. Вид у него сразу стал донельзя потешный, скоморошеский. Грабители на это не обращали внимания, настроены были серьезно.
— Так в Наумовку к сестре, говоришь? — грозно спросил Скоба.
— К ней…
— А чего ж ты… — Скоба матерно выругался, — лучше хозяина в дорогу снарядился?
— Какого хозяина?
— А рядом с тобой стоит.
— Так какой он хозяин мне, сродственник он.
— Звать как сродственника?
— Головачев. Оба мы Головачевы. — Облаченный в дранье с чужого плеча попытался улыбнуться. Улыбка не далась.
— Во едет на небо тайгою[7], — не выдержал Крахмальный Грош.
— Ты-то, может, и Головачев, а вот он — Шагалов. Петр Иннокентьевич. От Тюмени аж до самого Иркутска богатей известный. Миллионер.
— Сам-то чего молчишь? Аль язык отсох? — Скоба шагнул к тому, о ком шла речь, — коренастому мужчине с еле заметным застарелым шрамом на щеке, одетому в крестьянское.
— Ну, Шагалов… — хмуро подтвердил свое имя купец. — Был миллионер, да весь вышел.
— Большевики ощипали?
— Все. Кому не лень было.
— Так что теперь за милостыней в Наумовку ездишь?
— Выходит.
— Будет врать-то. Я, на дорогах стоя, состарился. За харчами и к матери так не ездят. Опять же, имя чего таил, а? Нет, купец, другое у тебя на уме.
— А ты проверь.
— В Наумовку ехать? Недосуг. — Недолго Скоба молчал, потом приказал: — Вяжи их, ребята! С собой повезем. — Голос главаря зазвучал неожиданно резко и зло. Знавшие его боялись таких интонаций.
Когда опять лошадей развернули в нужном направлении и готовы были отправиться, главарь предупредил:
— Чур, двое своим ходом. Попеременке. Животину жалеть будем.
* * *Поздним вечером добрались до Пихтовой, остановились среди заснеженных тополиных деревьев неподалеку от церковной ограды. Встретившие, находившиеся в городе четверо людей из шайки Скобы (шайка теперь была в полном составе), доложили: служба давно закончена, однако поп все еще чего-то торчит в церкви. Отворена ли дверь — неизвестно, но даже если заперта, эка помеха. Попадья с дочкой дома, в окнах темно. Легли или сидят без огня. Кого-кого, а их опасаться нечего: одни с наступлением сумерек за порог не выходят, боятся. Дьякон и сторож у себя по квартирам. Отец Леонид обязательно оповещает обоих, когда отправляется спать. В поповском доме еще какая-то странница-богомолка, вчера объявилась, но та совершенно безопасная — еле ковыляет с палкой, ее и привели-то со станции старухи под руки. Вот и все, что имеет отношение к причту…
Скоба, выслушав, велел поставить коней в укромном месте, дать им хороший корм, следить за дьяконом и сторожем, не спускать глаз с поповского дома.
Подошли к церкви. Готовились ломать дверь, оказалось, она изнутри не заперта.
Главарь вдвоем с Шишкой скользнули под своды храма, где горело несколько свечек. Отца Леонида увидели сразу. Священник стоял неподвижно у царских врат вполоборота к ним. Поверх подрясника или рясы на плечи было накинуто пальто. Язычки свечек, оттого что, входя, приоткрывали дверь, дружно колыхнулись. Отец Леонид внимания не обратил.
Знаком главарь велел приятелю привести пленников, сам направился к священнику.
— Принимай гостей, святой отец, — сказал обычным своим голосом. Под сводами прозвучало очень громко, кажется, неожиданно для самого Скобы.
Отец Леонид попятился, вздрогнул. Было от чего. В медвежьей лохматой шубе и растрепанном малахае, заиндевевших на морозе, с маузером в руке, неожиданный гость впечатление производил устрашающее.
— Темно у тебя, поп. Свечки экономишь, — недовольно, но и чуть сбавляя тон сказал Скоба, глянув в темноту под купол.
— Никого нет, — ответил отец Леонид. Нервно огладив короткую светлую бороду, поправился: — Не было.
— А теперь — я.
Шандал с погашенными свечками стоял перед иконостасом. Скоба по-хозяйски, бесцеремонно взял горящую свечку, от нее засветил другие. Одну, вторую, третью. Суровые лики святых глянули с темно-золотистых закопченных досок.
— С оружием да в головном уборе в святилище, — осуждающе сказал отец Леонид.
— Не твое дело, поп. — Скоба корявым пальцем грубо ткнул в край иконы, где виднелись следы от выдернутых гвоздиков. — Образа-то в ризах были?
— В ризах…
— Небось на одной эфтой серебра фунтик с лишком?
— Не знаю…
— Было. А куда смылось?
Отец Леонид молчал.
— Ладно, не отвечай. — Скоба передвинулся к другой иконе. — Все одно вранье будет…
Священник что-то хотел сказать, но тут Крахмальный Грош и Шишка втолкнули в полутемную церковь пленников со связанными за спиной руками, и главарь шайки все внимание отдал им.
— Ну что, купец, — вплотную подступил он к Шагалову, — исповедуйся в храме Божьем, расскажи, куда ехал?
— И ты не молчи, помогай хозяину. — Шишка толкнул в плечо второго пленника.
— Чего еще надо? Все сказано, — угрюмо отозвался Шагалов.
— Значит, в Наумовку?
— В Наумовку.
— Ну-у, купец, так мы не поладим. Долго ждать недосуг, на терпенье я слаб. Учти.
— У Петра Иннокентьевича целый унтер-офицерский батальон на постое был. После красные пришли, разграбили, — вступился за хозяина доверенный.
— Вчистую? — глаза Скобы сверкнули из-под малахая.
— Вчистую.
— А кубышка? Без кубышки купцов не бывает. Верно я говорю, Крахмальный Грош?
— Не бывает, — подтвердил тот.
— А скажи, свечами толстыми, чай, торговал купец в соборе?
— Разными, — ответил Крахмальный Грош.
— Такие, поди, были? — взял Скоба с шандала огарок толщиной с указательный палец.
— Были, — кивнул сообщник.
— И такие? — В руках у Скобы оказался огарок совсем тонюсенький, с детский мизинчик.
— И такие. — Крахмальный Грош не понимал, куда клонит главарь.
— Столы, скамейки здесь есть?
Вопрос Скобы вроде был адресован священнику, однако он промолчал, а Шишка с готовностью закружил с зажженной свечкой по церкви в поисках мебели. Из правой двери алтарной принес широкую скамейку. Отец Леонид хотел было вмешаться, когда Шишка, проникнув в алтарь, чертыхаясь, возился со скамейкой, — двое до сей поры неприметных мужичков возникли перед ним, сжали руки: «Охолонись, батюшка».
— Там еще лавка, — сказал Шишка.
— Неси. — Скоба неожиданно размахнулся и ударил рукояткой маузера Шагалова по голове, да так, что тот рухнул на пол. Только глухо ухнуло под сводами от упавшего тела.
