Михаил Попов - Паруса смерти

Герреро помчался к иезуитскому поселению. Но его нетерпение сыграло с ним плохую шутку. Он просто-таки набросился на патера Дидье с требованием выдать ему троих корсаров, доставленных накануне в редукцию его индейцами. Надо заметить, что иезуитские поселения пользовались в определенной степени правами экстерриториальности и были неподотчетны местным испанским властям. (Да простится мне этот набор современных канцеляризмов, но в данном случае это самый короткий путь к сути дела. ) Патер Дидье в полной мере воспользовался своим правом не выдавать полковнику то, что принадлежит по праву редукции. Полковник в ответ заявил, что в таком случае он возьмет силой то, что ему отказываются отдать добром.

— Попробуйте, — предложил молодой иезуит.

Полковник грязно выругался и повел своих пехотинцев в атаку. В ответ полетели стрелы и зазвучали выстрелы. Французские корсары услышали их и, не зная, что именно происходит, поняли, что этим нужно воспользоваться.

И воспользовались.

Когда троица удалилась от стен старинного поселения на достаточное расстояние, чтобы не опасаться немедленной погони, Олоннэ первым делом поинтересовался у своих друзей, каким образом им удалось выбраться из своих келий.

— Вот, — сказал Ибервиль не без самодовольной нотки в голосе, — это она нас спасла.

Он продемонстрировал свою флягу.

— Не понимаю.

— А что тут понимать? Получилось так, что я уговорил одного из краснорожих кретинов, что сидели вместе с нами — отдельного помещения нам не выделили, — хлебнуть из фляжки. Что было дальше, ты и сам себе можешь представить. Эти краснорожие звери никогда в жизни не пробовали спиртного. Так что при помощи пинты ямайского рома мы сумели сделать то, что и при помощи четырех пистолетов не совершить.

— Забавно.

— Еще бы. Думаю, что они до сих пор ползают там и орут. Наверняка местный священник не похвалит их за подобное поведение.

Олоннэ привалился к обомшелому стволу дерева вальпарайо и закрыл глаза.

— Этот патер — мой брат.

— Брат?

— Да, родной брат. Младший брат.

Ибервиль протер свой единственный глаз.

— Но если… зачем же мы тогда бежали оттуда? Он бы мог нам как-то помочь.

— Он не только мой брат, но и настоящий сукин сын.

— Но пусть даже и сукин сын, но все же француз. По-моему, встретить среди этих дикарей с красными рожами и квадратными мозгами и испанских собак влиятельного француза — большая удача. Ведь он влиятельный здесь человек?

Олоннэ глубоко зевнул.

— Настолько влиятельный, что если бы захотел нас вздернуть, это желание было бы выполнено немедленно.

Ибервиль открыл свою флягу, перевернул над своим открытым ртом.

— Сухо.

Беттега выразительно облизнулся.

Олоннэ приоткрыл веки и сказал:

— Да, неплохо было бы чего-нибудь поесть. Да и решить, что мы будем делать дальше, — тоже.

— Сначала доберемся до Сан-Педро… — начал Ибервиль.

— И там нас поджарят на медленном огне вернувшиеся из леса горожане, — закончил капитан.

— Обязательно поджарят, — вздохнул Беттега, ощупывая обмотанное грязными тряпками предплечье.

— Все равно нужно пробираться именно к берегу, может быть, корабли нас еще ждут.

— Маловероятно, — снова зевнул Олоннэ, — слух о разгроме нашей армии уже распространился по округе. Проверять этот слух наши люди не станут. В этом я уверен.

— Почему?

— Потому, Ибервиль, что наши люди тоже сукины дети. Не такие, как мой брат, в своем роде, но тоже.

— Ну, я не знаю… — начал было какую-то тираду Ибервиль, но капитан опередил его:

— Но как бы там ни было, пробираться к берегу надо. Нет другого выхода. Я очень-очень не люблю положений, из которых есть только один выход… но будем рассчитывать на то, что нам повезет.

Так они и поступили. Отдохнув каких-нибудь полчаса, корсары двинулись сквозь джунгли. Впереди шел капитан Олоннэ, шел, слегка прихрамывая — давала себя знать подвернутая во время форсирования рва нога. За ним плелся, покачиваясь, Ибервиль. Он ничего не повредил себе во время бегства, просто навалилась усталость, а, как известно, именно она является самым тяжелым грузом. Замыкал шествие к побережью Беттега, он нянчил на ходу свою несчастную руку и поглядывал по сторонам. Он не забыл о своей телохранительской роли, хотя блеск его черных глаз говорил о том, что у него начинается жар. Причиной тому была, разумеется, рана на руке. Во влажном тропическом климате проникшая в нее вместе с острием стрелы зараза вызвала нагноение и оказала на могучий организм корсиканца свое губительное воздействие.

Передвигались очень медленно, и не только потому, что чувствовали себя отвратительно, но и потому, что джунгли Центральной Америки как будто специально задуманы для того, чтобы мешать передвижению по ним. Под ноги лезли бесчисленные извивающиеся корни, стволы погибших деревьев. Держали наготове свои пасти засыпанные опавшей листвой ямы. Сучья, сучочки и сучищи хватали за остатки одежды и за воспаленную кожу, сверху сыпались насекомые, радуясь возможности порыться в волосах путешественников. Орали над головами птицы, названия которым на европейских языках еще не было. А змеи? Змеи больше всего занимали воображение Олоннэ. Накануне, лежа в келье, уготованной ему нелюбимым братом, он вспомнил эпизод своего детства. Наверное, причиной подобных воспоминаний стало действие зелья, которым его опоили днем раньше. Оно что-то сдвинуло в сознании капитана. А вспомнил он о том, как на осенней ярмарке старая отвратительная цыганка нагадала ему, что умрет он от укуса змеи.

Почему ему вспомнилось об этом только сейчас? Только ли индейское зелье тому виной?

Олоннэ все время сжимал в руках кинжал. Ибервиль спросил его, зачем он это делает, чьего нападения ждет? Но Олоннэ ему не ответил.

Только когда кончились густые заросли и они вышли на большую красноземную пустошь, поросшую редко стоящими кактусами, он спрятал кинжал за пояс.

— Черт бы подрал эту старую ведьму.

— О чем ты? — спросил все более качающийся из стороны в сторону Ибервиль.

— Цыганка.

— Какая еще цыганка?

— Потом расскажу.

Во время сиесты, если их времяпрепровождение можно было так назвать, они лежали на берегу ручья.

— Любопытно было бы узнать, можно ли из него пить воду, — сказал Олоннэ, наклонившись над тихим, кристально прозрачным потоком.

— Ты сам прирезал лучшего специалиста по этой части.

— По-моему, он нас просто дурачил, чтобы набить себе цену.

— Он дурачил нас не только по поводу воды.

— Ты напоминаешь мне о засаде, Ибервиль?

— Не для того, чтобы тебя задеть.

— Не-ет, дружище, что-то такое звучит в твоем голосе. Договаривай.