Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча - Сесил Скотт Форестер
По всем полям письма шли подписи – семь настоящих и около сотни крестиков с приписками: «Генри Уилсон руку приложил», «Уильям Оуэн руку приложил» и так далее, – отражающие обычную пропорцию грамотных и неграмотных в корабельной команде. Хорнблауэр закончил читать письмо и поднял взгляд на адмирала.
– Собаки! – сказал тот. – Треклятые бунтовщики!
Может, и так, подумал Хорнблауэр, но их можно понять. Он легко мог вообразить, что им пришлось вынести: изощренную бессмысленную жестокость вдобавок к обычным тяготам блокадной службы. Безысходные страдания, от которых избавит только смерть или мятеж.
Матросов пообещали выпороть, и они восстали – Хорнблауэр не мог их винить. Он видел много спин, изодранных в клочья девятихвостой кошкой, и знал, что сам бы пошел на все, буквально на все, чтобы такого избежать. От одной мысли, что бы он испытал, если бы его пообещали выпороть через неделю, по коже побежали мурашки. Моральное право – на стороне бунтовщиков; то, что их необходимо наказать, – вопрос не справедливости, а целесообразности. Ради будущего страны мятежников необходимо схватить, вожаков повесить, остальных выпороть – прижечь язву до того, как она распространится. Их надо повесить, даже если они правы, точно так же как надо убивать французов – быть может, заботливых мужей и отцов. Однако нельзя показывать Сент-Винсенту свои чувства – первый лорд Адмиралтейства яро ненавидит бунтовщиков и не желает вникать в то, что ими двигало.
– Какие приказы вы даете мне, милорд? – спросил Хорнблауэр.
– Я даю вам карт-бланш, – ответил Сент-Винсент. – Полную свободу действий. Приведите «Молнию» назад в целости и сохранности, с бунтовщиками на борту, а уж как это сделать – решайте сами.
– Вы даете мне все полномочия – например, вести переговоры, милорд?
– Черт побери, я такого не говорил, – ответил Сент-Винсент. – Я имел в виду, что вы получите все, что потребуется. Хотите – дам вам три линейных корабля. Пару фрегатов. Бомбардирские кечи. Даже ракетный катер, если придумаете, что с ним делать, – Конгрив[33] был бы счастлив еще разок увидеть свои ракеты в бою.
– Я не думаю, что тут нужны крупные силы. Линейные корабли, на мой взгляд, будут излишни.
– Знаю, черт побери! – На массивном лице Сент-Винсента явственно отразилась внутренняя борьба. – Мерзавцы при первых признаках опасности улизнут в устье Сены, и поминай как звали. Тут нужны мозги. Поэтому-то, Хорнблауэр, я и послал за вами.
Лестный комплимент. Хорнблауэр даже приосанился; на удивление приятно было сознавать, что он говорит почти на равных с величайшим адмиралом в истории Англии. Чувства, кипящие в груди Сент-Винсента, выплеснулись еще одним неожиданным признанием:
– И вас любят. Черт побери, я не знаю такого, кто бы вас не любил. За вами идут, вас слушают. Вы из тех офицеров, о которых матросы говорят между собой. На вас надеются, от вас ждут подвигов – и я тоже жду, сами видите.
– Но чтобы говорить с матросами, я должен вступить с ними в переговоры, милорд.
– Никаких переговоров с бунтовщиками! – взревел Сент-Винсент и грохнул по столу кулаком, огромным, как баранья ляжка. – Допереговаривались уже в девяносто четвертом!
– Тогда карт-бланш, который вы мне даете, – не более чем обычные приказы флотскому офицеру, милорд, – сказал Хорнблауэр.
Вопрос был очень важен: ему поручают крайне трудное задание и за провал придется отвечать по всей строгости. Он и вообразить не мог, что станет препираться с первым лордом Адмиралтейства, однако необходимость вынудила. Хорнблауэр с неожиданной ясностью осознал, что борется не за себя, не себе выторговывает условия, а спорит совершенно безлично. Офицер, которого отправляют вернуть «Молнию» и чье будущее зависит от широты полномочий, – не Хорнблауэр в белом и малиновом шелке, сидящий в резном кресле, а неведомый бедолага, чьи интересы надо отстаивать, потому что они совпадают с интересами страны. Тут оба персонажа слились, и это вновь стал он, муж Барбары, человек, обедавший вчера у лорда Ливерпуля[34] и оттого страдающий сегодня легкой головной болью, офицер, которому поручено это неприятное дело, не сулящее ни славы, ни отличий, но способное превратить его в посмешище для флота и всей страны.
Хорнблауэр вновь пристально глянул на адмирала: Сент-Винсент не дурак, за этим изрезанным лбом работает мощный мозг. Он борется со своими предрассудками, готовится отбросить их ради долга.
– Ладно, Хорнблауэр, – сказал наконец первый лорд. – Даю вам все полномочия. Они будут изложены в приказах. Разумеется, за вами сохранится звание коммодора.
– Спасибо, милорд, – ответил Хорнблауэр.
– Вот судовая роль, – продолжал Сент-Винсент. – Ни о ком ничего порочащего не известно. Натаниэль Свит, боцманмат, – вот его подпись – был первым помощником на ньюкаслском углевозном бриге. Списан за пьянство. Может, вожак – он. Но может быть, и любой другой.
– Известие о бунте уже распространилось?
– Нет. И дай-то бог, чтобы не распространилось до открытия трибунала. Холдену в Бембридже хватило ума придержать язык. Он посадил подштурмана и матросов под замок. На следующей неделе «Дротик» уходит в Калькутту – я отправлю их на нем. В ближайшие месяцы никто ничего не узнает.
Мятеж – зараза, передаваемая словами. Очаг инфекции необходимо изолировать, потом уничтожить.
Сент-Винсент придвинул к себе лист бумаги и взял перо – роскошное индюшачье, с новомодным золотым кончиком.
– Так какой корабль вы хотите взять?
– Что-нибудь маленькое и маневренное, – ответил Хорнблауэр.
Он и отдаленно не представлял, как захватит мятежный бриг в двух милях от французского берега, однако гордость вынуждала держаться уверенно. Интересно, подумалось ему, другие люди такие же: напускают на себя храбрый вид, когда в душе чувствуют себя слабыми и беспомощными? Он вспомнил рассказ Светония о Нероне, считавшем, что другие столь же развратны, но ловко скрывают свои пороки.
– У нас есть «Porta Coeli»[35], – сказал Сент-Винсент, поднимая седые брови. –
