Вильям Энсворт - Заговор королевы
— Вы ошибаетесь, ваше величество, — отвечал Генрих, изменяя голос, тем страстным тоном, который он так хорошо умел принимать. — Простой перл прекрасен в моих глазах, но кто же не предпочтет ему "перл перлов". Маргарита, ваше имя хранится в моем сердце так же, как и на моем щите. Не лишайте меня залога. Уступите мне это сокровище, и вы обеспечите мне победу.
— Если он должен обеспечить вам победу, он ваш, — сказала с живостью Маргарита.
— А! Я вижу, вы хотите отомстить шевалье Кричтону за какое-нибудь оскорбление?
— За самое большое, за какое только может мстить женщина, — отвечала Маргарита. — Я не скрою от вас, что я хочу мстить ему за измену.
"Итак, — подумал Генрих, — мне предназначено узнать о моем бесчестии из уст той, которой я не могу не верить".
— Я тоже, — продолжал он громко, — должен отомстить этому шотландцу. Вы не смогли бы найти лучшего способа ответить на ваши обиды. Он меня оскорбил так же глубоко, как и вас.
— Это невозможно!
— Многие на моем месте сочли бы мою обиду за самую большую, какая только может быть. Но я не стану спорить с вами. Вы, без всякого сомнения, лучший судья в том, кто из нас глубже оскорблен.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, — сказала Маргарита. — Я оскорблена изменой любовника, вы — неверностью жены.
— Да, именно, — отвечал Генрих.
— Так смойте пятно с вашего имени кровью изменника! — вскричала королева. — Что же касается неверной жены, то если смерть любовника не послужит вашему возмездию, я клянусь, что ее проступок не останется безнаказанным, если она принадлежит ко двору Франции или Наварры.
— Измена неверной жены не останется безнаказанной, — отвечал Генрих, — но, к счастью для нее, мой план мести отличается от предложенного вашим величеством.
— Вы, значит, ее любите, несмотря на ее проступок? — спросила Маргарита.
— Нет, — печально отвечал Генрих, — но я ее любил и в память об этой прежней любви я ее пощажу.
— Ваша жена счастлива, что обладает таким терпеливым мужем, — сказала с усмешкой Маргарита.
— Да, ваше величество, она счастливее, чем заслуживает, я должен в этом сознаться, — отвечал Генрих.
— Вы, может быть, раскаетесь в этой слабости, когда будет уже поздно, — заметила Маргарита. — Я не понимаю, как можно простить подобное оскорбление.
— Эти слова были бы вашим приговором, если бы были произнесены в присутствии короля, вашего супруга.
— Не говорите о Генрихе, он сам уже давно отверг мою любовь. Он не может жаловаться. Я могла бы его любить, но…
— Но что, Маргарита?
— Ничего!.. Я хочу говорить теперь не о нем, а о вас. "Вот две личности, очень близкие одна другой", — подумал король.
— Слушайте! — вскричала Маргарита, хватая руку Генриха своей пылающей рукой. — Ваша жена вас оскорбила, вы ее не любите?
— Я уже сказал вам о состоянии моего сердца, ваше величество. Не раскрывайте кровавой раны.
— Я раскрываю ее для того, чтобы вылечить. Слушайте меня. Если исход этой борьбы будет роковым для… шевалье Кричтона, моя любовь будет вашей наградой.
"Ventre-saint-gris! — подумал Генрих. — Вот оригинальное возмездие за мою обиду!"
— Что вы скажете на это? — спросила с нетерпением королева.
— Неужели вы можете сомневаться в моем ответе, Маргарита? Я принимаю ваше предложение. Но что будет служить мне ручательством вашей искренности?
— Мое слово, слово оскорбленной и мстительной женщины, слово королевы.
— Когда оскорбление будет отмщено, королева забудет то, что обещала женщина.
— Женщина никогда не забудет, что она королева, — отвечала гордо Маргарита. — Когда мы приказали барону Вито убить развратного дю-Гюа, когда мы сделали ему такое же предложение, как делаем вам теперь, он не колебался. Но он нас любил долгое время.
— Я вас любил еще дольше, Маргарита, — отвечал Генрих взволнованным голосом, — и я исполню ваше приказание. Но не сравнивайте меня с убийцей Вито.
— Я не могу порицать вашу недоверчивость, шевалье, — сказала королева, принимая прежний нежный и ласковый тон. — Если бы я сделала вид, что люблю человека, которого я никогда не видела, черты и имя которого мне неизвестны, я солгала бы, я бы вас обманула. Но в вашем голосе есть что-то такое, что внушает мне доверие. Я вам не колеблясь раскрыла все тайны моей души. Как благородный рыцарь вы их не выдадите. Повинуйтесь моей просьбе, и я исполню мое обещание. Вы требуете залог моей искренности. Вот это победит все ваши сомнения.
С этими словами она сняла с шеи жемчужное ожерелье, блеск которого соперничал с ослепительной белизной ее кожи.
— Это подарок Генриха Наваррского, — сказала она.
— Черт возьми! — вскричал король. — Его подарок?
— В день нашей свадьбы. Теперь он ваш.
— Если бы Генрих Наваррский предвидел такую судьбу этого ожерелья, он скорее отрезал бы себе руку, чем дал бы его вам.
— Что вы говорите?
— Извините, ваше величество. Я имею странную привычку ставить себя на место других, и в эту минуту я вообразил себя на месте вашего доверчивого супруга.
— Довольны вы этим залогом? — спросила с нетерпением королева.
— Вы уступаете его без сожаления?
— Без малейшего. Я пожертвовала бы моей жизнью, отдала бы мое королевство на алтарь возмездия, а вы думаете, что я не решаюсь расстаться с подарком человека, которого я никогда не уважала. Однако не заблуждайтесь и не думайте, что этот залог не имеет никакой цены. Это моя судьба! С ним вы можете требовать исполнения моего обещания или, — прибавила она изменившимся голосом, — погубить меня. Довольны ли вы?
— Дайте мне это ожерелье.
— Снимите ваш шлем, я сама повяжу его. Идите на арену! Смерть изменнику и позор неверной жене!
— Да, — отвечал король, снимая шлем и устремляя суровый взгляд на Маргариту. — Примите на себя ваши собственные слова. Позор неверной жене!
— Генрих! — вскричала королева. — Сжальтесь! Сжальтесь!
— Молчите! — сказал король. — Вот мое возмездие.
Маргарита сделала страшное усилие, чтобы побороть свое волнение, но силы изменили ей, ноги подкосились, и она упала без чувств на руки ла Ребур, вовремя подоспевшей ей на помощь.
— Дай мне твой платок, моя милая, — сказал Генрих, обращаясь к ла Ребур, — он будет моим залогом вместо этого опозоренного ожерелья. Теперь твою руку, нет, твои губы. Мы скоро увидимся опять.
— Желаю успеха вашему величеству, — сказала ла Ребур, провожая глазами короля. — Поздравь меня, Ториньи, — прибавила она, увидев входящую флорентийку. — Мои надежды исполнились.
— Каким образом? — спросила Ториньи.
— Тс! Ее величество приходит в себя. Эта новость не для ее ушей.
