Михаил Попов - Барбаросса

– С чего же начинается этот путь к истине?

– С того, что Коран не божественная книга, что истинное знание лежит за ней и вне ее.

Отец Хавьер снова поинтересовался, как идут дела у плотников, и остался ими доволен.

Кардинал еще отхлебнул из бокала.

– Но, согласись, и слова, написанные в Коране, и слова, сказанные Харуджем,– это всего лишь слова. Почему одним нельзя верить, а другим верить нужно?

Фикрет закрыл глаза и так простоял некоторое время. То ли он собирался с мыслями, то ли пережидал приступ боли.

Все собравшиеся на розовой площадке не отрываясь смотрели на него. Кроме кардинала и монаха, вряд ли кто-то понимал суть произносимых речей, но интересно было всем. Непонятно почему.

– Ты не хочешь больше говорить?

– Я хочу говорить, и я скажу. Дайте мне попить.

– Дайте ему вина! – приказал отец Хавьер.

– Дайте мне воды! – сказал Фикрет.

– Воды так воды.

Пленник выпил большую чашу.

– Теперь я вам скажу. Теперь я вам скажу, почему я поверил словам Харуджа. Он сразу, как только я с ним познакомился, показался мне человеком необычным и сильным. Он был умнее всех и сильнее всех. Он сражался как леопард и рассуждал как улем. Он никого не боялся. Он был справедлив, но никогда не проявлял презренной жалости. Он говорил, что жалость убивает душу в живом человеке.

– Почему ты остановился? Говори.

– Я опять хочу пить.

Принесли еще чашу. Фикрет выпил ее с такой жадностью, словно в груди у него разгорался пожар и он хотел его затушить.

Кардинал сказал, пока тот пил:

– Ты красиво описал Харуджа, но из того, что ты о нем рассказал, совсем не видно, почему его слова убедительнее слов Корана или другой умной книги.

Фикрет усмехнулся:

– Он не только говорил слова.

– Что же он делал еще?

– Он показывал рай.

– Рай?

– Да.

– Ты был в раю?

– Да.

– Ты можешь нам рассказать о нем?

– Да.

– Где это было?

– В городе Банияс.

– Рай находится в городе Банияс? – недоверчиво улыбнувшись, спросил кардинал Хименес.

Фикрет слегка оскалился:

– Ты зря надо мной смеешься и пытаешься показать, что я глуп.

– У меня нет такой цели. Говори, над тобой никто не собирается смеяться.

– Это было в городе Банияс. Харудж спросил у меня и моего друга и родственника Абдаллы, не хотим ли мы побывать там, откуда никто не возвращается, и вернуться. Не хотим ли мы посетить обитель вечной радости и провести там некоторое время.

– Вы согласились без колебаний?

– Без малейших, ведь мы уже хорошо узнали Харуджа и верили ему.

– Что же произошло дальше?

– Он сказал, что нам нужно возлечь на ложе, ни о чем не думать и наслаждаться кальяном. Все остальное он сделает сам.

– До этого случая тебе приходилось курить кальян?

– Да.

– Тебе нравилось действие, которое он оказывает?

– Пожалуй. Но я не пристрастился. У нас это развлечение для стариков. Когда они курят, им кажется, что они становятся моложе. Я же был и без того молод.

– В этот раз было так же, как и в прошлые разы?

– Я не помню. Я заснул. И очнулся в большом пышном саду. Я лежал на прекрасном ковре, на берегу серебряного ручья, и передо мной был накрыт необычайный дастархан. Ничего подобного я не видел даже во дворце нашего правителя.

– Ты был голоден?

– Нет.

– Что еще там было кроме еды?

– Райское птичье пение и, самое главное, гурии. Девушки в прозрачных одеждах. Они кружились вокруг меня, присаживались рядом и весело смеялись.

– Ты мог бы овладеть ими?

– Я и овладел. Сначала одной, потом второй, потом третьей. Они были великолепны.

– А потом?

– Я сделался голоден и попробовал еду и питье, которые были передо мной. Еда была такой вкусной, какой не бывает еда на земле.

– А после?

– А после я заснул. А когда проснулся, оказался на том же самом ложе, рядом с моим другом Абдаллой.

– Он тоже побывал в «раю»?

– Да. Мы долго обсуждали то, что с нами произошло, а когда появился Харудж, мы бросились ему в ноги, мы окончательно поверили, что он великий человек. Мы вручили ему свои души.

– Он испытывал вашу верность?

– Конечно, без этого никак нельзя было. Мы сами ему это предложили.

– Он отказывался?

– Он сказал, что и так нам верит, но мы настояли, чтобы он испытал нашу верность. Он сказал, что всякий, кто умрет по его приказу, сразу же попадает в рай. Мы хотели, чтобы он немедленно приказал нам умереть за него. Но он великодушно сказал, что ему жаль наши молодые жизни, и поэтому он предложит испытание менее суровое.

– Он велел Абдалле зарезать своего отца?

– Да. Отец Абдаллы был опасный человек, он хотел донести на Харуджа за его речи. Учитель мог пострадать. Отец Абдаллы был человек ученый и внешне очень добрый, в этом и была главная опасность.

– Какая же?

– Ему могли поверить простые люди, те, кто был не способен понять учение Харуджа. Его тайное, истинное учение. Они могли убить Харуджа, даже его не выслушав.

– Абдалла легко выполнил приказ?

– Легко и с радостью. Ему было приятно хоть в чем-то помочь учителю.

– А потом Харудж захотел надругаться над твоей невестой, сестрой Абдаллы?

– Нет, не надругаться. Он уступил притязаниям Зульфии, она давно уже была в него влюблена. Она только считалась моей невестой. Харудж говорил, что душа у нее черная, что, как все женщины, она не способна постичь истинное учение. Она готова выйти за меня замуж, хотя втайне мечтает совокупиться сним, с Харуджем.

– Ты поверил ему?

– Как же мне было ему не поверить, когда он мне доказал это? Он возлег с Зульфией прямо в беседке, и она была этому очень рада. Она всячески угождала ему, я даже не знал, что женщины способны на такое.

Кардинал опустил взор и передвинул свитки на столе.

– Рассказать, что именно она заставляла с собой делать?

– Без этого мы обойдемся.

Фикрет пожал плечами и поморщился от боли.

Плотники во дворе тюрьмы закончили свою работу. Теперь солдаты начали таскать на помост вязанки хвороста.

– После этой истории ты уверовал в Харуджа окончательно, да?

– А как было не уверовать? То, что произошло с отцом Абдаллы и моей невестой, разве не было доказательством, что он прав во всем, что говорит? Разве то преддверие рая, что он нам показал, не доказывало его возможности? Разве могли мы идти каким-то своим путем, когда нам воочию открылся путь истинный?

Кардинал Хименес де Сиснерос сидел, неудобно опершись больным локтем на бархатный подлокотник, мрачно взирая на бумаги, разбросанные на столе. Чаша с целебной водой была пуста.

Отец Хавьер старческой, но решительной походкой подошел к нему.