Александр Старшинов - Легионер. Век Траяна
— Тогда кто?
— Скирон.
— Не ошибаешься? Слишком уж мрачный.
— Зато убедительный. Такие всегда бегут. К тому же шрамы, выбитые зубы. Ему поверят.
Валенсу казалось, что он отправляет парня на верную смерть. Отправляет безвинно.
Декстр задумался.
— Ну что ж, готовь его, — согласился. — Он уйдет.
* * *В декабре Валенс вновь ездил к Корнелию, уговаривал еще год повременить со свадьбой. Ветеран был хмур, мрачен, злобен.
— Прошло два года! — напомнил отец невесты. — Ты обещал уйти из легиона. А ты все служишь.
— Пойми, грядет война, — отвечал Валенс.
— Война! В этих краях все время война! Здесь не бывает мира.
— Такая война, какой прежде не было! Ты же знаешь — повсюду строят дороги, ремонтируют крепости, роют канал. Ты видел, какую рубят дорогу в скалах?
— Когда будет война?
— Это мне неведомо. Может, следующим летом.
Корнелий покосился на сына, который в соседней комнате играл в пальцы с сыновьями вольноотпущенников Прима и Секунда. Парень через год должен надеть тогу гражданина.
— Так и моего скоро заберут, — мрачно предрек Корнелий.
— Подожди, это будет последняя война, я вернусь и женюсь на твоей дочери.
— Валенс, ей шестнадцать! Через два года она будет слишком старой…
— Не мели чепухи. Она красавица. Кориолла и в двадцать замуж выйдет.
Корнелий покачал головой.
— Изведется девка. Год еще даю, — сказал Корнелий. — Через год не женишься, сговор расторгну. Запомнил?
Валенс кивнул.
— Успеем, — пообещал Валенс, как будто лично от него зависело, как быстро будет усмирен Децебал.
* * *В этот же день вечером Кука, заглянувший в лупанарий в канабе, обнаружил в маленькой комнатке вместо белокурой девки-фракийки, которую обычно посещал, пухленькую брюнеточку Майю.
— Что ты тут делаешь? — изумился легионер.
— Я замуж вышла, — жеманно повела плечами дочь ликсы. — Муж у меня старенький, много требовать от него нельзя, а мне нужны развлечения… ну и денежки не лишние!
Майе явно не давали покоя лавры Мессалины, супруги императора Клавдия, что ночами убегала в лупанарий ублажать всех подряд.
— Иди ко мне, сладкий, я многое уже умею. Хозяйка отправляет ко мне лишь тех, кого я хочу. А тебя, милый мой, я всегда хотела.
Она впилась губами в губы Куке, будто хотела выпить его жизнь до дна. Ненасытная, как волчица, накинулась дочь ликсы на свою добычу. Теперь Кука был уверен, что там, в доме ликсы, его посещала не рабыня, а дочка хозяина.
— Подари денарий, мой сладкий! — с въедливостью профессиональной шлюхи принялась канючить Майя, когда Кука уже принялся одеваться. — Я выжала тебя, как спелый виноград в винодельне.
Она причмокнула, провела язычком по губам.
— Отец или муж узнают… — предрек Кука в качестве благодарности.
— Да ладно тебе! Здесь многие этим занимаются. Я, кстати, тут не одна, с подругой…
— С какой подругой?
— А ты догадайся. — Майя хитро прищурилась.
Кука вышел на галерею второго этажа и нос к носу столкнулся с Приском, что покидал в этот миг соседнюю комнатку.
— Как девка? — весело спросил Кука и подмигнул.
Приск пожал плечами: что может быть особенного в местной шлюхе?
— Меня Майя ублажала! — похвастался легионер.
— Кто?
— Дочь ликсы. Брюнеточка. Замуж красотка вышла, от мужа в лупанарий бегает. Говорит, не одна здесь, с подругой.
Приск побелел. Стал бледнее беленой стены галереи — во всяком случае, так показалось Куке в неверном свете масляного светильника, висевшего на цепочке как раз рядом.
— Где она?! — взревел Приск.
— Майя — там.
— Да не Майя — подруга!
— Откуда мне знать?
— А Майя?
Кука указал на дверь, откуда только что вышел.
Приск ринулся внутрь.
— Стой! — завопил служитель, собиравший плату. — А деньги!
Громила вбежал в комнатушку следом. Через мгновение они выкатились кубарем из двери — Приск и здоровяк-фракиец. Приск одолел, сбросил лупанарного охранника с галереи вниз и вновь ринулся в комнату к Майе:
— Где она?! Говори, дрянь!
— В крайней комнате.
Приск ринулся туда. Визг, вопли, возмущенный мужской рев и женский визг. Растерзанный, легионер вылетел назад на галерею.
Майя уже была здесь. Небрежно одетая, держа обшитые мехом башмачки в одной руке, кошелек — в другой, она заспешила к лестнице. Приск помчался за ней. Он был как безумный.
— Там обычная девка! Ты солгала. Где? Где Кориолла?!
— Уже ушла, — передернула плечиками Майя. — Она обслуживает одного-двух — ей вполне хватает.
Ничего больше узнать Приск не успел. На галерею вернулся сброшенный вниз фракиец. Вернулся не один — с двумя охранниками из ветеранов, что выполняли в канабе роль ночной стражи. Так что вскоре Кука с Приском валялись уже на улице, в рыхлом подтаявшем снеге, смешанном с конским навозом, лица все в синяках, губы разбиты.
— Плюнь! — посоветовал Кука и сплюнул кровавую слюну с распухшей губы. — Все бабы шлюхи. Это говорю тебе я, бывший банщик с курорта Байи. Ни одна не стоит и капли нашей крови.
— Я был готов за нее умереть, — признался Приск. — Я бы пошел в Аид за ней, как Орфей.
— Значит, ты дурак.
— Ну так пусть она достается Валенсу… — прошептал едва слышно Приск.
Дакия
Авл вздрогнул и проснулся. Во сне он разметался, волчья шкура сползла на пол, и ноги заледенели. Вот же Аидовы земли! У Данубия сейчас в это время наверняка жара, как в Италии, а тут, на вышине, в горах, холодно, как зимой.
Уже третий месяц живет он в горах, а все никак не может привыкнуть к здешнему климату. Тут и летом не жарко, а зимой — хоть волком вой с даками и настоящими волками от стужи.
Уже светало, Авл решил, что больше не заснет, и поднялся.
Сосед его по хижине, Монтан, тоже римлянин, но не беглец, как Авл, а отправленный еще Домицианом по позорному договору, заворочался во сне.
Что ему снится сейчас? Верно, милое его поместье в Паннонии, куда он больше никогда не вернется.
Авл принялся складывать лучины в очаг — Монтан за долгое свое житье в этих местах сумел соорудить что-то вроде римской печи, что согревала пол, а не топила хижину, как принято в этих местах, по-черному. Еще прошлой весной обещал Монтан Децебалу построить катапульты, такие же, как у римлян, ничуть не хуже. Но до сих пор машины его били стрелами всего футов на сто, максимум сто сорок. Зато Монтан сумел соорудить ванну, вделал ее в пол, и теперь даже в самые холодные дни можно было понежиться в горячей воде.
