Венгерская вода - Сергей Зацаринный
– Твоей вины в том нет, – возразил Злат. – Чума – кара Господня. Люди против нее бессильны. Сейчас я пошлю за ними.
– Не нужно, я сам к ним пойду. Привез Магинур целый мешок ее любимого розмарина из Гюлистанских садов. Здесь его не найти.
Видно было, что этот человек редко меняет свои намерения. Он тут же отвязал от конских вьюков мешок и решительно двинулся со двора. Доезжачий поспешил за ним. Я остался с братом Иоганном, который, разгрузив нехитрую поклажу и отдав лошадей конюху, столь же целеустремленно, как его товарищ, поспешил на задний двор, где попросил отворить ему безнадежно заросшую бурьяном калитку в ограде. Любопытство погнало меня вслед за ним.
Мы разговорились. Оказалось, позади ограды, окружавшей дворец, в котором мы остановились, был сад. Давно запущенный, заросший и заброшенный, он уже ничем не напоминал дело рук человеческих. Заросли и заросли. Да и располагался как-то странно. Не вокруг дворца, чтобы услаждать взоры и служить местом приятных прогулок, а позади, отделенный глухой стеной. Теперь он весь зарос непроходимым кустарником, на который бросали густую тень тесно стоящие деревья. Было тихо и сумрачно, как в лесу. Мой наученный опытом глаз сразу заметил неслыханное изобилие в этом зачарованном царстве той самой жгучей травы, с которой я познакомился некогда возле зимницы.
Брат Иоганн только печально развел руками:
– Лучше сюда не соваться. Нужна рубаха поплотнее из конопли и рукавицы.
Мы проболтали с ним до самого ужина, когда вернулся его спутник со Златом и Баркуком. Мисаил с Илгизаром так и остались в лаборатории.
Мальчишка, от которого не могло утаиться ничто, представляющее хоть какой интерес, немедленно доложил мне, что они торчали там весь вчерашний день, да и ночи изрядно прихватили. Оказывается, Мисаил решил изготовить то самое зелье, которым пользовалась Баялунь. По рецепту, полученному от лесного колдуна. Только Мисаил решил подойти к этому со всей силой своих алхимических познаний. Выделить основные субстанции, получив, э-э-э… Баркук запнулся, но потом, не моргнув глазом, выговорил: «Квинтэссенцию». Илгизар тоже с ним. Похож на старого развратника в женской бане. Глаза горят!
Мой любознательный рассказчик, конечно же, успел сунуть нос и в саму лабораторию. Даже обжечься ухитрился. Ничего интересного. Она у Илгизара во дворе, в небольшом амбаре. Там печь у него маленькая, горелки, склянок-банок полно. И чем-то здорово воняет. Илгизар и половину травы, что тот высокий принес, который с псарем пришел, сразу туда отправил. Мисаил сказал, что будет здорово ее тоже добавить. Хотя вообще-то это любимый запах Магинур. Эту траву специально для нее привезли из самого Гюлистана.
К этому времени я уже сам многое знал о наших гостях от словоохотливого брата Иоганна.
Хайме в молодости был рыцарем. Отправившись освобождать Гроб Господень, он вступил в славный некогда орден тамплиеров, потом попал в плен в Египет, был выкуплен великодушным послом Золотой Орды и отпущен на свободу. Тем временем его орден впал в немилость. Тамплиеров обвинили в ереси и всевозможных преступлениях, подвергли пыткам, многих казнили. На свое счастье, Хайме был тогда далеко от тех мест и решил уехать в Золотую Орду, где жил его избавитель. Здесь поселился в миссии монахов, потому что, вступая в тамплиеры, дал некогда обет безбрачия, посвятив остаток дней взращиванию земных садов, которые, как известно, являются в этой грешной юдоли воплощением Сада небесного.
Неведомо какими путями там его нашла лет десять назад могущественная ханша Тайдула. Она как раз задумала завести загородный дворец с садами, вроде того что, по рассказам, был у великого хана в Ханбалыке. Именно тогда началась война с франками, и искать садовников в тех краях стало не с руки. Жители же Персии и Хорезма плохо приспосабливались к здешнему климату. Вот и позвала царица Хайме и брата Иоганна. Почитай, жизнь ему спасла. Через год всю их миссию до единого человека выкосила чума.
Здесь в Мохши брат Иоганн, бывший тогда совсем молодым человеком, много лет назад взращивал тот самый сад, что представляет ныне столь удручающее зрелище. Отданный в раннем детстве в монастырь, он вырос, помогая садовнику, у которого многому научился. Когда его определили в число проповедников, призванных нести слово Божие диким язычникам в царстве татар, брат Иоганн был послан в Мохши. Причиной такой перемены в судьбе стал венгерский язык, которым владел молодой монах. Знай он только немецкий или чешский, может, и доныне блаженствовал бы под небом своей родины.
Когда выяснилась полная непригодность незадачливого проповедника к этому делу, его определили в помощь более опытному человеку, подвизавшемуся у самого порога ордынской власти. Возле могущественной царицы Баялуни. Тогда и пригодилось его искусство садовника.
Сад этот растили не для того, чтобы отдыхать или любоваться красотой. Любившая выгоду во всем царица завела его для взращивания плодов к своему столу. Яблок, малины, смородины. Но больше всего она любила ягоду, которую по-латыни именуют бородатой, а русские зовут берсенем, но чаще просто крыжовником, потому что рисунок на ней напоминает крест. За саженцами посылали людей в Болгарию. Ягоды заливали медом, пересыпали драгоценным сахаром, складывали в глубокие ледяные подвалы, набитые снегом с зимы. Еще один премудрый грек растил здесь вишни.
Вот теперь Хайме и надумал съездить в этот сад, посмотреть, что еще осталось. Чем можно покорыствоваться для Гюлистанских вертоградов. За тридцать лет вряд ли что осталось, но ему просто захотелось побывать в Мохши, повидаться с Илгизаром и Магинур. Годы такие, что, может, больше и не придется свидеться. Взял с собой брата Иоганна. Сейчас, летом, конечно, ничего пересаживать нельзя, зато самое время высмотреть, что сохранилось. Чтобы пометить, а потом осенью вернуться и выкопать.
– Завтра с утра, – не спешил садовник, – оденусь получше и полезу смотреть.
За ужином стали вспоминать былое. Было нескучно, потому что пришли наконец Илгизар с Мисаилом, а с ними Магинур. Когда покончили с трапезой, Хайме принес небольшой сверток.
– Двадцать два года назад наиб сарайского эмира передал эту вещь мне на хранение, пока не вернется ее хозяин. Настало время вернуть.
Он развернул сверток, и нашим взорам предстал великолепный синий плащ, вышитый серебром и золотом.
– Он принадлежал Санчо из Монпелье. Так он себя здесь называл.
Это был тот самый плащ, про который мне рассказывал Мисаил. Подаренный его отцу не то императрицей, не то княгиней и по счастливой
