Александр Дюма - Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 3
— Господин суперинтендант, ваш стол превыше похвал.
После чего весь двор набросился на бесконечные яства с таким необыкновенным усердием, что гостей уместно было бы сравнить с тучами египетской саранчи, налетевшей на зеленое поле.
Утолив голод, король снова отдался печальным раздумьям; он был грустен в такой же мере, в какой выказывал, считая это необходимым, хорошее настроение, и особенно грустно становилось ему от тех любезностей, которые его придворные расточали Фуке.
Д’Артаньян ел и пил в свое удовольствие; он принимал живейшее участие в разговоре, острил и сделал ряд наблюдений, которые ему весьма и весьма пригодились.
По окончании ужина король не пожелал пренебречь вечерней прогулкой. В парке горела богатая иллюминация. Луна, точно и она также отдала себя в распоряжение хозяина Во, серебрила озера и купы деревьев своими алмазами и искрящимся фосфором. Воздух был приятно прохладен. Тенистые аллеи, посыпанные песком, нежили ногу. Все удалось на славу; к тому же король, встретившись на перекрестке аллеи с мадемуазель Лавальер, смог коснуться ее руки и сказать: «Я люблю вас»; этих слов не слышал никто, кроме д’Артаньяна, следовавшего за королем, и Фуке, шедшего перед ним.
Незаметно текли часы этой волшебной ночи. Король попросил проводить его в спальню. Вслед за ним заторопились и все остальные. Королевы проследовали к себе при звуках флейт и теорб. Поднимаясь по лестнице, король увидел своих мушкетеров, которых Фуке вызвал из Мелена и пригласил ужинать.
Д’Артаньян успокоился; он забыл свои подозрения; он устал, отлично поужинал и надеялся хоть раз в жизни насладиться празднеством у настоящего короля.
«Фуке, — думал он, — вот человек по мне».
Торжественно, с бесконечными церемониями повели короля в покои Морфея, которые нам подобает хотя бы бегло обрисовать нашим читателям. Это была самая красивая и самая большая комната во дворце. На венчающем ее куполе Лебреном были изображены счастливые и печальные сны, ниспосылаемые Морфеем как королям, так и их подданным. Все милое и приятное, навеваемое нам снами, весь мед и все благовония, цветы и нектар, наслаждение и покой, которые он вливает в сердца, — всем этим художник насытил свои роскошные фрески. Но если по одну сторону купола им была написана столь сладостная картина, то по другую она была ужасной и мрачной. Кубки, из которых изливается яд, сталь, сверкающая над головой спящего, колдуны и призраки в отвратительных масках, полусумрак, еще более страшный, чем пламя или глубокая ночь, — вот те контрасты, которые живописец противопоставил своим изящным и нежным образам.
Переступив порог этих великолепных покоев, король вздрогнул. Фуке осведомился, не беспокоит ли его что-нибудь.
— Я хочу спать, — сказал побледневший Людовик.
— Желает ли ваше величество лечь немедленно? В таком случае я пришлю слуг.
— Нет, мне надо поговорить кое с кем. Велите позвать господина Кольбера.
Фуке поклонился и вышел.
XLI. Гасконец против дважды гасконца
Д’Артаньян не терял времени даром, что было бы не в его правилах. Осведомившись об Арамисе, он искал его, пока не нашел. Арамис с момента прибытия короля удалился к себе, очевидно, затем, чтобы придумать что-нибудь новое для пополнения программы увеселений его величества.
Д’Артаньян велел доложить о себе и застал ваннского епископа в красивой комнате, которую здесь называли синей по цвету ее тканых обоев, в обществе Портоса и нескольких эпикурейцев.
Арамис обнял друга и предложил ему лучшее место. Так как всем стало ясно, что мушкетеру нужно переговорить с Арамисом наедине, эпикурейцы распрощались и вышли.
Портос не двинулся с места. После сытного обеда он мирно спал в своем кресле, так что это третье лицо не могло помешать их беседе. Он храпел спокойно и равномерно, и под этот басовый аккомпанемент, словно под античную мелодию, можно было разговаривать без особых помех.
Д’Артаньян почувствовал, что начинать разговор придется ему. Схватка, ради которой он явился сюда, обещала быть упорной и затяжной, и он сразу приступил к делу.
— Вот мы и в Во, — сказал он.
— Да, д’Артаньян. Вам нравится здесь?
— Очень, и мне очень нравится господин Фуке, наш хозяин.
— Это очаровательный человек, не так ли?
— В высшей степени.
— Говорят, король поначалу был холоден с ним, но затем немного смягчился.
— Почему «говорят»? Разве вы сами не видели этого?
— Нет, я был занят. Вместе с только что вышедшими отсюда я обсуждал некоторые подробности представления и карусели, которые будут устроены завтра.
— Вот как! А вы тут главный распорядитель увеселений, не так ли?
— Как вы знаете, дорогой мой, я всегда был другом всякого рода выдумок; я всегда был в некотором роде поэтом.
— Я помню ваши стихи. Они были прелестны.
— Что до меня, то я их забыл; но я рад наслаждаться стихами других, тех, кого зовут Мольером, Пелисоном, Лафонтеном и так далее.
— Знаете, какая мысль осенила меня сегодня за ужином?
— Нет. Выскажите ее. Разве я могу догадаться о ней, когда их у вас всегда целая куча?
— Я подумал, что истинный король Франции отнюдь не Людовик Четырнадцатый.
— Гм! — И Арамис невольно посмотрел прямо в глаза мушкетеру.
— Нет, нет. Это не кто иной, как Фуке.
Арамис перевел дух и улыбнулся.
— Вы совсем как все остальные: завидуете! — сказал он. — Бьюсь об заклад, что эту фразу вы слышали от господина Кольбера.
Д’Артаньян, чтобы сделать приятное Арамису, рассказал ему о злоключениях финансиста в связи со злосчастным меленским вином.
— Дрянной человечек этот Кольбер! — воскликнул Арамис. — По правде сказать, так и есть.
— Как подумаешь, что этот прохвост будет вашим министром через какие-нибудь четыре месяца и вы будете столь же усердно служить ему, как служили Ришелье или Мазарини…
— Как вы служите господину Фуке, — вставил д’Артаньян.
— С тем отличием, дорогой друг, что Фуке — не Кольбер.
— Это верно.
И д’Артаньян сделал вид, что ему стало грустно.
— Но почему вы решили, что Кольбер через четыре месяца будет министром?
— Потому что Фуке им больше не будет, — печально ответил Арамис.
— Он будет окончательно разорен? — спросил д’Артаньян.
— Полностью.
— Зачем же в таком случае устраивать празднества? — молвил мушкетер таким естественным и благожелательным тоном, что епископ на мгновение поверил ему. — Почему вы не отговорили его? — добавил д’Артаньян.
Последние слова были лишними; Арамис снова насторожился.
