Иван Дроздов - Похищение столицы
— Гений часто и сам того не понимает, как он глубоко и мудро мыслит, подчас заглядывает на сотни лет вперед. Я всерьез верю, что языком гения с нами говорит Творец. Иначе как можно понять, что пятнадцатилетний юноша, никогда не бывший в Америке, мог предсказать на две сотни лет вперед будущее американского народа. Ведь это он о нас писал. Мы, американцы, устроили себе такую жизнь, которая нас же и погубит.
— Американцы? — удивился я.
— Да, американцы, — продолжал он. — Они, конечно, есть, и их много, и они даже живут богато, но если посмотреть на них с высоты птичьего полета, и хорошенько подумать над жизнью американцев — их уже нет; они сошли со сцены, превратились в сброд, поедающий друг друга. Я вот закончу здесь работы, получу деньги, и — вместе с семьей уеду в Ирландию, к отцовским могилам. Там трудно, но там идет борьба, там жива душа народа, а пока жива душа, жив и народ. Американцы потеряли душу, они не поют, не пляшут, не сочиняют книг и опер; у них нет души, а если в человеке осталось одно тело — он не человек, и жизни он не достоин. Ему незачем жить. Мечта и фантазия убиты, осталась одна только жажда наживы, одно стремление добыть пищу. Но если так, то зачем же он называется человеком?..
Я, конечно, знал, как сложна жизнь в Америке, как много там парадоксов и таких вещей, которые делают жизнь почти невозможной, но в мыслях своих о положении американцев так далеко не шел. Мне было интересно слушать пожилого умного человека, к тому же маститого ученого, и я больше для того, чтобы вызвать его на дальнейшие откровения, возразил:
— Мне думается, вы преувеличиваете беды американцев. У нас в России распространено мнение о процветании этой страны, о богатстве и комфорте жизни ее обитателей.
Ученый не сразу мне ответил; видно было, ему не очень–то хотелось доказывать очевидные истины, но он, все–таки, решил промыть мне мозги. Заговорил о тех, кто формирует общественное мнение:
— Вы обращали внимание на тех, кто мельтешит у вас на экранах телевизоров, разъясняет, поучает, советует?.. Вас не смущает то обстоятельство, что люди эти, как родные братья, все на одно лицо? Ага, вы это знаете и вас это возмущает! Ну, так вот, и еще узнайте одну важную деталь: все они, или почти все, страстные поклонники американского образа жизни. Так кого же они будут пропагандировать? Кого вам поставят в образцы?..
Ученый замолчал и долго выдерживал паузу. Я уж думал, он прекратил нашу беседу, но он продолжал:
— Начнем с того, что в Америке нет единого этноса. Здесь люди перемешались настолько, что уже и сами подчас не знают, кто они такие. Ну, а если человек не знает своей национальности, а того хуже, если он и вообще не имеет национальности, — чего же от него ждать?.. Во что он будет веровать, чему и кому поклоняться?.. В таком человеке нет стержня, и он подвержен случайным влияниям. Потому тут так много наркоманов и всяческих извращенцев, семьдесят процентов браков распадаются, тридцать процентов мужчин и совсем не хотят заводить семью. Религий тут нет, а есть секты. Ах, ладно! Вот поживете здесь год или два и сами увидите прелести американской жизни. Здешние стратеги и политики только и думают о том, как бы во всем мире посеять хаос, а страну вашу Россию развалить на части. И это им отчасти уже удалось. Но Россия возродится снова. И Китай будет жить, и Япония, и арабы выживут, и всякие страны, где есть национальность, а вот штаты американские скоро рассыпятся, как карточный домик. Америку ждет хаос и кризис в экономике, посильнее того, что был тут в начале тридцатых годов.
В другой раз этот ученый мне сказал:
— Америка — это большой вор. Сейчас она живет на деньги, вывезенные из России. Потом она другую страну ограбит. Но логика проста: сколько вор ни ворует, а жизнь он кончает в тюрьме.
Молодой месяц уж высоко взлетел на небеса, время перевалило далеко за полночь, но молодые люди и не думали идти ложиться спать. Олегу было приятно рассказывать, а Катерине слушать. Грело душу сознание, что человек, который вот–вот станет ей мужем, был так умен, так много знал и умел так хорошо рассказывать, Может быть, оттого она сама редко вступала в разговор, а лишь подавала короткие реплики, задавала вопросы.
Наконец, Олег поднялся, протянул Кате руку, и так, держась за руки, они спускались с утеса и шли в замок.
Катя по электронной почте написала письмо домой:
«Дорогая мама, мамулечка! Прости, что долго не подавала о себе знать. Пришлось срочно выехать в другой город, и вот пишу тебе из казенного дома. Со мной все хорошо, но вот не знаю, сколько мне придется проторчать на чужбине. Однако ты не беспокойся, тут нет для меня никаких опасностей. Я буду писать часто, — и не только тебе, но и юристу Петрунину, и на фабрику. Передай Эдуарду, чтобы он, наконец, пригласил из Днепропетровска целителя и как можно быстрее. Деньги я ему оставила, пусть он их не жалеет. Для него у нас есть серьезная работа, он нужен нам здоровеньким. А Филиппу передай: пусть хорошо учится. И больше сидит за компьютером. Ему мы тоже найдем дело. Ну, вот пока и все. Обнимаю всех вас и желаю счастья. Твоя Катя».
Иные задачи решал Каратаев. Работал смело, дерзко. Благо, что при нем были дискеты с записями всех банков и с адресами клиентов, на имя которых переводить деньги.
Вначале решил поскрести сусеки нью–йоркские. Под прицелом держал только банки, которые взбухли в последние десять- двенадцать лет; с того времени, как у нас в России началась перестройка и содержимое советских банков на самолетах, поездах, кораблях стало перекачиваться в банки зарубежные. Расчет Каратаева был прост: тут много вкладов грязных, криминальных — триста–четыреста миллионов долларов можно срывать безбоязненно. Банкир, имея не один десяток миллиардов, обыкновенно при таких потерях фырчит недовольно, но шума не поднимает. Уж лучше потерять такие деньги, чем прослыть ненадежным, не умеющим защитить своих клиентов. Да и клиентам шум не нужен. Денежки–то ворованные.
У первого банкира слизнул четыреста миллионов и оставил письмецо:
«Дядя! Ты много заложил в свои закрома русских денежек, придется отдавать долги. Поначалу беру из твоего кармана немного — самую малость. Но если будешь дергаться — смахну все русские деньги. Вот тогда у меня запляшешь. За время нашей перестройки ты принял на службу пятьсот новых сотрудников. Укорочу твои операции, и тебе придется их увольнять. Смотри у меня, не балуйся! Я хотя и далеко от тебя, но за каждым шагом твоим наблюдаю, и каждое твое слово слышу. Пока, мой друг! Будешь сидеть тихо, оставлю тебя в покое. Будешь кричать — смахну еще миллиарда полтора. Вася с Кергелена».
