Михаил Шевердин - Набат. Агатовый перстень
— Что? Какие родственники?
— Они станут мстить.
— Да ты говори яснее.
— Алакул был очень старый, совсем старый... Жизнь его достигла предела... и я... его...
— А, — понимающе протянул Гриневич. — Хорошо, я возьму тебя... Беги только скорей.
Обрадованный Шукур-батрак убежал по берегу вверх по реке. Время шло. Однако сколько ни смотрел Гриневич, он так и не мог разглядеть на поверхности всё ещё озарённого луной Вахша гупсара с Шукуром-батраком.
На противоположном берегу у переправы незаметно было никакого движения.
Время тянулось ужасно медленно. Луна обошла небосклон и скрылась за вершинами гор. Стало совсем темно.
Потух и огонек в Ширгузе.
Несколько раз Гриневич вскакивал и, продираясь сквозь кусты, карабкаясь по камням, шёл вверх по берегу.
Снова он возвращался к переправе, напряжённо вглядывался в поверхность реки, в берег на той стороне.
Ни огонька, ни звука.
Гриневич понимал, что ему надо спешить, что надо искать красных конников, что он как командир бригады не может, не имеет права задерживаться здесь.
И не мог уехать.
Он ничего не понимал, строил самые невероятные предположения. Все могло случиться. Утонул Шукур-батрак? Басмачи ворвались в Ширгуз? Что же случилось на самом деле?
Светало.
Тяжело шагая свинцовыми ногами, Гриневич пошёл к коню, пасшемуся на луговине, отогнал его в заросли боярышника и залёг сам.
Когда окончательно рассвело, он долго изучал переправу, берег, кишлак в бинокль.
— И всё же он так ничего и не обнаружил. Переправа оставалась пустынной. Никто не показывался на тропинке, ведшей в кишлак.
Шукур-батрак, Жаннат, Кузьма исчезли.
Глава пятнадцатая. ПУТЬ НА КАБАДИАН
Пламя костров сигнальных
спорит ночами со тьмой.
Ду Фу
Почему ты и ненавидишь,
и сочувствуешь,
Почему ты и соболезнуешь,
и враждуешь?..
Шехиди
В живот сквозь тонкую материю больно вонзались комья серой глины и неведомо откуда взявшиеся здесь в мёртвой степи черепки красной посуды. Глина и черепки к тому же сильно раскалились.
— Чёрт, — шепнул доктор, — в животе всё сейчас закипит.
— Тс-с, — не сказал, шевельнул только губами Юнус, — смотреть надо.
Вжавшись, насколько было можно в землю, пахнувшую полынью и овечь-им помётом, и не отрывая подбородка от углубления, в котором копошились муравьи, доктор всё смотрел и смотрел вперёд, смотрел и, откровенно говоря, ничего не видел такого, из-за чего стоило бы терпеть невыносимые страдания, обдирать руки и колени колючками, жариться, точно на сковородке, на семидесятиградусной жаре.
— Чего мы прячемся, — пробормотал Пётр Иванович, — сейчас от меня дым пойдёт. А дым далеко видно...
— Тс-с, — опять шепнул Юнус, — в степи голос по земле ходит... Далеко ходит.
Он всё смотрел на качающиеся и шевелящиеся в знойном воздухе жёлто-пегие развалины старой каалы. Он вглядывался в их странные очертания до боли, до рези, до пылающих огней в глазах и вдруг явственно увидел высокие башни с бойницами и зубцами, могучие, гладкие стены, крышу дворца к подъемному мосту через ров и взметнувшиеся к небу ворота... Боже, что же это такое? Он мог поклясться, чем угодно... По дороге, взбегавшей к мосту, покачивая белыми султанами и поблескивай доспехами, подымалась кавалькада. Цветные знамена и флажки трепетали на ветру, поднялись над зубцами.., красно-медные карнаи...
— Ш-ш, — зашипел рядом Юнус, и мираж замка исчез. Всадники превратились в оплывшие глыбы обрушившихся кусков стен и башен, пестрые знамена и штандарты — в зелёные и красные пятна янтака и тамариска, стра-усовые перья — в султаны белой полыни.
— Ф-фу! — вздохнул доктор так, что муравьиная кучка разлетелась во все стороны.— Тут от зноя и не то увидишь.
Юнус больно вцепился ему в плечо.
Теперь и он видел.
Да, на верхушке башни лежал человек. Невольно Пётр Иванович ещё плотнее приник к земле и даже затаил дыхание, будто на таком расстоянии звук мог донестись до ушей того, кто притаился там, на развалинах.
— Ф-фу! — опять вздохнул Пётр Иванович, но теперь уже с облегчением. Неизвестный наблюдатель явно смотрел совсем в другую сторону. Он смотрел вниз на обширный лог, тянувшийся с запада на восток, на дне которого белела большая дорога. Надо отдать справедливость наблюдателю. Лучшей точки для обозрения местности нельзя было, пожалуй, и выбрать. Да и сам он прекрасно замаскировался — его желтоватый халат и серая шапка сливались с желтовато-грязным цветом стен древней крепости. Вот почему доктор и Юнус долго изучали каждую впадину, каждую трещину в стенах и башнях развалин, а человека не видели. А он лежал на самом виду и даже не подозревал, что за его спиной по степи ползут по-пластунски Юнус и Пётр Иванович.
Доктор медленно притянул к себе карабин волоком по земле и начал прилаживаться.
— Тс-с, — опять шепнул Юнус, — вы очень полюбили стрельбу, но не попадете... Далеко.
— Болтайте, — также шёпотом, ответил доктор, — смотрите, как он... слетит оттуда.
— Нет, его надо взять так...
Юнус пополз к башне.
Но мир зноя, тишины прорвался зловещим воем и выстрелами. Впереди степь, холмы мгновенно ожили. Точно из-под земли посыпались чёрные фигурки всадников. Поднимая облака пыли, они мчались, вопили, стреляли...
Но из-за камня, из-за развалин дувалов и кустиков полыни пахнуло на энверовцев огнем и горячим свинцом. Мерно зататакали пулемёты.
— Алла, алла! — кричали атакующие. Степь гудела под копытами грозной лавы.
— Растопчут, сволочи, — бормотал доктор. Очень хотелось ему вскочить и, плюнув на всё, побежать. Ноги сами тянули его: назад, назад! Скорее! К чёрту, какой он воин. Он только всего навсего — врач.
