Мишель Зевако - Смертельные враги
По складу мыслей Жиральда была скорее язычница, чем христианка. Именно поэтому она говорила о своем крещении с такой беззаботностью.
Дон Сезар, напротив, с самого раннего детства воспитывался как ревностный католик. И хотя благодаря прожитым годам, размышлениям, чтению и общению с учеными и просвещенными людьми его религиозные чувства угасли настолько, что теперь едва-едва тлели, он, однако, не мог полностью избежать влияния бытовавших в ту эпоху предрассудков и потому строго ответил:
– Не говорите так, Жиральда! Все обстоит совсем иначе. Ведь теперь вам не страшно то обвинение в ереси, которое дамокловым мечом висело над вами. Теперь вам больше не придется бояться ужасной казни, которая вам постоянно угрожала.
Но вернемся к началу вашего повествования. Итак, вы сказали, что вас похитили по приказу этой неизвестной принцессы...
– Не совсем так. Когда я увидела, что оказалась в руках Центуриона и его людей, меня охватило глубокое отчаяние. Я думала, что меня отдадут этому страшному человеку – Красной бороде. Судите же, каково было мое удивление и моя радость, когда я обнаружила, что стою перед знатной дамой, которую никогда раньше не видела и которая, ласково утешив меня, поклялась, что мне не грозит никакая опасность.
Более того: она заявила, что я вольна уйти из ее дома, как только того пожелаю.
– И все же вы остались! Почему? Почему эта принцесса приказала вас похитить? Какое ей дело до вас и какое вам дело до нее? Стало быть, она вас знала? Как? Откуда?
Дон Сезар задавал свои вопросы один за другим со все возрастающим волнением. Жиральда, угадывая его ревнивые мысли и понимая, что он страдает, отвечала ему с необычайной мягкостью.
– Сколько вопросов, сеньор! Да, принцесса меня знала. Откуда? Да разве та, кого назвали Жиральдой – отчасти потому, что свои детские годы она жила в тени этой башни, а отчасти из-за ее умения долго вращаться в танце, когда она выступала на площадях, – не известна всей Севилье?
– Это правда, – прошептал раздосадованный дон Сезар.
– Строго говоря, принцесса не приказывала меня похищать. Скорее уж она меня освободила. Дело было так: вы знаете, что Центурион уже давно подстерегал меня. Если бы не вмешательство господина де Пардальяна, он бы совсем недавно арестовал меня. Я не знаю, как и отчего так вышло (мне этого не открыли), но Центурион служит также и принцессе и подчиняется ей гораздо более, чем Красной бороде. Центурион, должно быть, сообщил принцессе, что получил приказ похитить меня, а та, в свою очередь, приказала привести меня прямо к ней, что он и вынужден был сделать.
– Почему? Почему принцесса, с которой вы не были знакомы, так интересуется вами?
– По чистой случайности! Принцесса где-то увидела меня. Она была поражена – так она говорит – грациозностью моих танцев и навела обо мне справки, хоть я о том и не подозревала. Будучи богатой и могущественной, она за несколько дней выяснила то, чего мне не удалось разузнать за долгие годы поисков. Принцесса была тронута и пожелала познакомиться со мной поближе; она воспользовалась первой же представившейся ей возможностью – с тем большей радостью и готовностью, что одновременно она избавляла меня от большой опасности.
– Получается, – сказал Тореро, качая головой, – что я перед ней в неоплатном долгу.
– Долг этот поистине огромен, Сезар, – проникновенно подтвердила Жиральда. – Как вы полагаете, почему я осталась в том доме, а не покинула его при первой же возможности? Да потому, что принцесса сообщила мне, будто одному моему знакомому грозит смертельная опасность, если он встретится со мной в эти двое суток. А я ведь люблю этого человека больше собственной жизни, и если мое присутствие несет ему гибель, я лучше погребу себя заживо. И еще принцесса уверила меня, что когда опасность минет, она позаботится о том, чтобы предупредить этого человека, и он сам придет за мной. Надо ли вам называть имя этого человека, дон Сезар? – добавила Жиральда с лукавой улыбкой.
Насколько Эль Тореро был ранее встревожен, настолько же теперь он сиял.
Он буквально засыпал свою невесту благодарностями и заверениями в любви, и та покраснела от удовольствия.
Однако же и теперь, когда его ревнивые предположения были развеяны искренними объяснениями Жиральды, когда порывы его чувств несколько улеглись, – слова невесты все-таки весьма удивили его, и он воскликнул:
– Так значит, эта принцесса знает и меня тоже? Но чем может ее заинтересовать заурядная особа вроде меня? И какая опасность могла мне угрожать? Не кажется ли вам, что все это очень странно?
– Вы преувеличиваете. Я вам уже говорила, что принцесса красива и в то же время добра, и этого вполне достаточно, чтобы объяснить, чем вызван ее интерес к вам. Более того: она знает, кто вы, она знает вашу семью.
– Она знает, кто я? Она знает имя моего отца?
– Да, Сезар, – значительно сказала Жиральда.
– Она назвала вам это имя?
– Нет! Она назовет его только вам.
– Она сказала вам, что откроет мне тайну моего рождения? – спросил Эль Тореро, загораясь надеждой.
– Да, сеньор, как только вам будет угодно попросить ее об этом.
– Ах, – воскликнул Эль Тореро, – скорее бы наступило завтра, чтобы я смог пойти к этой принцессе и расспросить ее. О, узнать, узнать, наконец, кто я такой и кто были мои близкие! – в восторге повторял он.
Пока двое влюбленных, не обращая внимания на Сервантеса, делились своими переживаниями, он говорил себе:
«Ого! Что же это за принцесса, которая знает стольких людей и владеет столькими тайнами? И зачем она вмешивается не в свое дело, собираясь открыть несчастному принцу, кто он такой? По-видимому, она и не подозревает, что подобное открытие обрекает его на верную смерть! Как помешать этой незнакомке?»
Тем временем без всяких злоключений они добрались до трактира «Башня».
Была приблизительно половина второго ночи, поэтому трактир выглядел тихим и темным. Все его обитатели, конечно же, давно спали.
Эль Чико, судя по всему, охваченный угрюмой тоской, постучал в калитку особым образом: тем стуком, что был известен только завсегдатаям постоялого двора.
Несмотря на поздний час, дверь почти мгновенно открылась, словно их ожидали, и они увидели тонкое личико – одновременно встревоженное и любопытное – малышки Хуаны, хорошенькой дочери трактирщика Мануэля.
Увидев молодую девушку, Эль Чико заметно побледнел. Надо полагать, однако, что маленький человечек обладал очень сильной волей и отлично умел владеть собой; кроме того, он замечательно мог скрывать свои истинные чувства и впечатления, ибо кроме землистой бледности, внезапно залившей его смуглое лицо, ничто в нем не выдало его чрезвычайного волнения.
