Владимир Топилин - Дочь седых белогорий
Ченка понимала поведение отца. Так же как и он, она напрягла все свои чувства и утонула в поисках, пока наконец не увидела то, что хотела видеть.
– Вон они! – воскликнула Ченка и как доказательство своих слов указала пальцем на небольшую полянку, узким языком-полумесяцем протянувшуюся вдоль лимана.
Там, в глубине разросшегося, густого пихтача, стояли олени. Это были их олени, которых Загбой с вечера оставил на прибрежном пастбище на откорм и отдых. Даже с этого трёхсотметрового расстояния в синеватой дымке рассвета охотник узнал их, потому что каждого из животных он знал «в лицо». Тех, кого видел, мог назвать по имени, потому что как не узнать своих питомцев, если общаешься с ними каждый день?
Но Загбой видит только семь голов. Почему семь? Где остальные? Почему их не видно? Куда они могли убежать от паводка?
С недобрым предчувствием в душе Загбой поспешил к животным, добежал до перепуганных, сбившихся в кучу оленей и в растерянности остановился. Из всего стада перед ним стояло только семь животных: три стельные важенки, два быка и два сеголетка. Да, действительно, предчувствие не обмануло его. По тревожным глазам верховиков, бросающих испуганные взгляды, понял, что произошло непоправимое. Но всё ещё на что-то надеясь, охотник побежал дальше по берегу, останавливался, призывно кричал в хаотическое нагромождение плавника, льда и воды, но не слышал ответа. В какие-то моменты ему казалось, что он видит качающиеся рога, барахтающееся тело. Но присмотревшись, узнавал раскористые корневища кедров, пихт, елей, а мнимые тела становились мохнатыми ветками поверженных великанов. Ему хотелось пробраться туда, в центр, в самую середину природного плотбища, но это грозило смертельной опасностью.
Вдруг, вспомнив о лодке, Загбой побежал назад, к чуму. Не говоря никаких объясняющих слов дочери, эвенк перевернул долблёнку, столкнул её на воду и через мгновение, быстро работая веслом, стремительно поплыл по воде. Достигнув границы плавника, долго всматривался в гущу ветвей, кричал, звал, но ответом опять была тишина.
Он плыл вниз, к границе тайги, пытаясь хоть что-то понять причину трагедии. Медленно подгребая лопашней, Загбой дотронулся до дна и, к своему удивлению, вдруг понял, что в этом месте глубина воды составляет всего лишь несколько десятков сантиметров. Это было так неожиданно, что он, не доверившись первому разу, промерял свое открытие ещё и ещё, быстро осмотрелся вокруг и понял, что происходит. Вода быстро падала. Вот уже по краям озера обозначились резкие очертания берегов, с глухим треском и шелестом ветвей на луговые поляны осаживались принесённые вешней водой деревья, а там, у стойбища, вновь заговорила свою знакомую речь Туманиха.
Загбой направил лодку в середину озера, из которого лохматым горбом разъярённого медведя выныривал остров. Почерневшая, бурая вода успокаивалась. И только лишь жёлтая пена, покрывавшая водную гладь, говорила о недавнем светопреставлении. Теперь следопыт понял всё и мог более обстоятельно объяснить то, что произошло за последние два часа.
Когда граница паводковой воды наконец-то достигла положенного в это весеннее время года уровня, охотник причалил к берегу и с усталым, болезненным видом присел на своё место к костру. Ченка молчала, ожидая, когда отец начнёт разговор сам. А он, понимая, что объясняющие слова необходимы, недолго забивал трубку, подкурил угольком костра и, выдохнув клубок табачного дыма, глухо заговорил.
– Горе, доська, настигло нас опять. Злой Харги пришёл по нашим следам… Ночью вверху по реке образовался затор. Где-то скопился лёд и задержал воду. Большая волна разбила преграду и пошла вниз, вырывая на своем пути деревья вместе с корнями. Когда большой поток достиг озера, вода быстро вышла из берегов. Плывущий лес задавил десять оленей…
Ченка выронила из рук ложку и, не в состоянии удержаться на ногах от такой новости, присела с противоположной стороны костра.
– Как же теперь, отец, жить путем? – едва выдохнула она, уронив голову на грудь.
Загбой угрюмо молчал. Его узкие глаза смотрели куда-то вдаль, на север, где линию горизонта разрезали хаотические очертания далёких, незнакомых белков. Он смотрел и как будто видел далёкую родину, откуда они пришли в прошлом году. Неслышимый, далёкий голос звал его в страну, где он родился, вырос и провёл большую часть своей сознательной жизни. С волнением в сердце охотник вспоминал горы, долины, реки, тайгу, по которой кочевали его предки. Этот зов был так силён, что он думал о возвращении назад ежедневно, каждый свободный час, когда всемогущий костёр дарил ему тепло своих языков.
До сего дня он никогда не разговаривал с Ченкой о возвращении. Но сейчас, ранним утром, после случившегося Загбой понял, что наступил тот час, когда об этом стоит, и даже надо, поговорить с дочерью. Глубоко вздохнув, как будто набираясь сил, Загбой повернул голову к Ченке и заговорил:
– Злые духи преследуют нас на всём протяжении пути, после того как мы покинули Большое плоскогорье. Беды и несчастья караулят нас повсюду, где бы мы ни находились. Я говорил со своими богами – они пророчат нам новые неприятности. Добрые духи и Амака не хотят нас защищать на чужой земле. Боги отвернулись от нас, потому что мы топчем чужие тропы. Огонь говорит, что нам надо вернуться назад.
– Но как же Тима? Он мой муж! Он люпит меня! У меня от него точь. Как мы можем уйти, не тожтавшись его? – воскликнула Ченка.
– Мудрая пословица говорит: «Не ищи на новой гари птичьих гнезд. Нога идущего никогда не повернёт к свежему пепелищу». Дмитрий не пойдёт на север, как бы ты этого ни хотела, – глухо проговорил Загбой и замолчал, ожидая, что ответит дочь.
Ченка какое-то время молчала, потупив взор, затем осторожно повернула голову в сторону чума, где спала Уля, и совершенно неожиданно, смело, по-взрослому, так, как ещё никогда не смотрела, взглянула на отца:
– Тогда и я не пойту, как бы этого ни хотел ты или твои Боги!
От подобного ответа, услышанного от Ченки впервые в своей жизни, Загбой на время лишился дара речи. А она, не дождавшись от него каких-либо слов, быстро вскочила на ноги, встряхнула коротенькими косичками и гордо ушла в чум к дочери.
Проводив ее растерянным взглядом, Загбой затолкал потухшую трубку в рот и уткнулся взглядом в догорающий костёр.
Там, где живет Большой змей
Плавно скользит лёгкая долблёнка. Прочное весло в руках Ченки бесшумно и очень быстро толкает юркую посудину по стек лянной поверхности озера. В бирюзовой бездне непроглядного дна отражается синь перевёрнутого неба, яркое, режущее глаза солнце. У далёких берегов окунулись в воду рубчатые, тёмно-зелёные горы. Под ними острыми клиньями провисли зубчатые гольцы. Рядом не растаявшим снегом замёрзли редкие, туманные облака. Вдоволь налюбовавшись водяными пейзажами, Ченка «переворачивает» картинку – смотрит вверх, на горы, и, как всегда, не может налюбоваться незабываемым контрастом дикой природы. Один лишь взгляд охватывает сразу три месяца года. Там, на белках, ещё борется с зимой ранняя весна. Мокрые серые камни бьются за право существования под открытым небом с грязными кусками мокрого надувного снега. Чуть пониже, в зоне альпийских лугов, шёлковым платком раскинулась молодая, зелёная трава. А здесь, внизу, в долине Трёхозерья уже распустились листья на берёзках, осинах и тополях. Вековые кедры, пихты и ели подёрнулись лёгким салатом проклюнувшихся хвоинок. На чистых, луговых полянках оранжевыми веснушками горят набухшие бутоны жарков, бледной желтизной светится купальница, а в добавление к ним фиолетовым крапом распустились таёжные ландыши. По глубоким, врезанным по крутым склонам ложкам, стекая с гольцов, грохочет талая, снеговая вода. По изрезанным эрозией скалистым отрогам шумит верховой ветер.
