Золото Каралона - Александр Цуканов
– Командиров нам не надо, бригадиром буду я…
– Ага, вспомнил мою прибаутку, – радуется бригадир-бульдозерист Володька.
Цукан верит бывшему сидельцу лагерной зоны строгого режима, как никому другому, потому что Арифов пустых слов на ветер не бросает и твердо знает, что за фальшивые слова нужно держать ответ.
Вечером обсуждают с Иваном план переброски техники в Зейский район, обмусоливают детали, подробности быта, цены. Иван не выдерживает, шутит:
– Соску и памперсы в поездку я приготовил.
– Ладно, не ершись, сын. Занудой становлюсь, есть такой грех. Бандитов прошерстили, но охрану на участках до конца сезона надо оставить.
– Я тебя отвезу в Магадан. Заодно новое оборудование присмотрю на заводе.
Прощаются.
От взрыва вылетели стекла в столовой и ближайших бараках. Фасад дома, где живет Цукан, разнесло в щепки. Его вытаскивают из завала живого, с размолоченной левой рукой, которой он держался за входную дверь. Командует всем взрывник Трехов, повидавший за долгую жизнь разные увечья. Он накладывает жгут на руку выше локтя, вкалывает промедол. Тампонами останавливает кровотечение из носа после контузии.
– Взрывное устройство, сволочи, заложили под крыльцом. Похоже, сработало с запозданием. Повезло Аркадию, дверь металлическая, как щитом прикрыла.
Малявин криком кричит в телефонную трубку радиостанции «Алтай». Пытается вызвать санитарный борт. По невразумительным ответам диспетчера понимает, что ночью вертолет не поднимут, только утром.
– Ждать нельзя.
Он раскладывает сиденья в «Тойоте», кидает матрас. Артельщики осторожно укладывают в салон Цукана, лаская матерками, когда он вскрикивает от боли.
– Жив, едрена вошь!
Машину Малявин гонит по колымской трассе с запредельной скоростью. Никишов придерживает голову Цукана, кричит:
– Осади, Иван, осади, черт тебя подери!
Фары высвечивают обочину, сопки. Полноприводный агрегат опасно кренится в поворотах, разбрызгивая щебенку из-под колес, и летит, и летит один в полнейшей темноте, словно космический корабль по небосводу. Никишов всматривается, с нетерпением ждет, когда замаячат впереди огни райцентра Усть-Омчуг.
Усть-Омчуг
В районной больнице о взрыве узнали по телефону, приготовили заранее операционную. Хирург, ученик известного на Колыме Церетели – Шалва Багратович, громогласно командует, отсекая в коридоре посторонних и в том числе Малявина с Никишовым.
– Не мешайте работать…
Иван вспоминает местную байку:
– Пришел работяга в больницу, держит отрезанную на пилораме кисть руки и кричит: «Пустите к Шалаве Багровичу!» Сестра медицинская говорит, что не Шалава, а Шалва Багратович. А он в ответ: мне насрать! Пусть пришьет, я знаю, Шалва все может.
Малявин ходит по коридору из конца в конец и шепчет: он все может, он непременно спасет отца, ощущая то большое родственное чувство, о чем вслух никогда не проговаривалось между ними, но без которого жить невозможно, как ему кажется в этот момент.
Аркадий Цукан очнулся после наркоза. Он оглядывает стены реанимационной палаты, окно с перекошенной двойной рамой, оштукатуренный потолок в паутине вихлястых трещин, похожих на карту российских дорог. С трудом приподнимает правую руку, чтобы дотянуться до стакана с водой и не может. Кривится от жестокой боли во всем теле.
– В этот раз мне до берега не доплыть…
Иван поит из стакана и не знает, что нужно говорить в таких случаях. А врать не хочется.
Пришла медсестра, делает укол. Боль отступает. Он укладывает забинтованную левую культю удобней на одеяле.
– Ты иди. Иди, занимайся делами.
«Не успел я на Зимнояху… Ванька не вытянет такую громаду. Жесткости нет, слабоват. Да и женушка…»
Цукан в одну из поездок в Магадан наведался к Ольге Нарецкой. Она вышла в домашнем халате и тапочках, без макияжа. Беременность слегка подпортила ее ослепительную красоту. Возможно, поэтому вымученная вежливая улыбка. Предлагает кофе… «Или вам что-то покрепче?» Усмешка.
– В сезон не выпиваем горячительных напитков.
– А в Магадане только и разговоров: где купить не паленую водку, спирт, да мясом забить холодильник.
– Бездельники. А у нас настоящая работа.
– Поэтому рожать я буду одна, без мужа!..
– Зачем вы так? Приедет… А то, может, в Усть-Омчуг, там отличные врачи…
– Нет. Тогда уж в Саратов, к родителям.
Цукан пьет кофе без сахара, морщится, не понимая прелести этого напитка. Рассказывает о перспективах разработки нового золоторудного месторождения, что производственные активы артели вырастут в десятки раз.
– Нужно, чтобы Иван занялся Зимнояхом.
Ольга его не понимает. Они словно из разных миров. Нарецкая говорит:
– Будь моя воля, я распродала бы ваши бульдозеры и уехала в Калифорнию. Открыла бы художественную галерею…
Огорчился Цукан от такого откровенного неприятия дел их старательских, с которых не только можно кормиться, но и чувствовать себя человеком, независимым и свободным. Но Ивану ничего не сказал, представляя, как ему непросто прорываться через эту отчужденность жены. И все же сын молодец. Порадовал, настоял на своем, внука решили назвать Федором, в честь деда.
Цукан мысленно проецирует на стене карт-план, маршрут проводки в Зейский район бульдозерной техники и экскаваторов по зимнику через Аюнский перевал к верховьям водораздела Гилюя от станции Дипкун. Он заранее определил, что промприборы придется забрасывать вертолетом, а разборно-щитовые дома и стройматериалы можно попробовать поднять по Гилюю на катере от паромной переправы во время весеннего паводка.
Глава 31. Война
Тенька. Контора артели «Игумен»
Виктор Осинкин второй год работает в артели нарядчиком и по совместительству кассиром. Мария Осипова хвалит.
– Молодец, Виктор. Зимой на курсы в Магадан поедешь. Настоящим главбухом станешь.
– Да, неплохо бы.
– Может, невесту там найдешь… Бывшая – пишет?
– Нет. Когда сократили, я крепко запил. Попал в наркологию. А когда вышел, у Томки моей ухажер. Дочка у родителей, не подпускают – «Алкаш!»
– А ты ж вроде ни грамма?
– Теперь опасаюсь… Тут только начни.
Осипова складывает папки с бухгалтерскими документами.
– Глаза болят от этих бумажек в конце месяца. Ты не засиживайся.
Осинкин неторопливо собирает в стопу ведомости, складывает. На часах 21.45. Он выключает свет, запирает входную дверь. Присаживается на скамейку перед входом, снимает протез с левой ноги, ослабляет крепление. Сидит в темноте, думает, если стану главным бухгалтером в артели, это же деньги какие!.. К дочери стану ездить, подарки возить. Неподалеку останавливается машина. Выходят двое. У бородатого крепыша в руках монтировка. Говорит с акцентом.
– Постой у дороги. Свисти, если что. Я зайду из кустов. Сдерну решетку на окне.
Осинкин поднимается со скамейки.
– Эй, вы! А ну стоять. У меня рация. Первый, первый, я второй. Нападение на контору прииска…
Осинкин хочет напугать, громко кричит в несуществующий микрофон. Раздается выстрел. Разлетается вдребезги оконное стекло. Второй выстрел валит Осинкина с ног.
Контора артели. В кабинете председателя шумно, матерно.
