Густав Фрейтаг - Инго и Инграбан
Из-за ограды раздался крик ужаса. Готфриду был хорошо известен этот голос. Подобный же вопль как ножом резанул однажды его сердце. Молодой человек бросил блестящий взгляд на Вальбургу, быстро перескочил через ограду и поспешил к Инграму. Ратиц, защищавшийся палицей от вооруженных поселян, бросился вперед и занес смертоносное оружие над лежащим Инграмом. Вдруг перед ним с распростертыми руками предстал Готфрид. Палица свистнула, поразила монаха по голове и он беззвучно упал на землю возле Инграма. В это мгновение Мегингард дернул веревку колокола и снова над головами сорбов раздался сильный клич Бога христиан.
Со всех сторон послышались боевые крики, из леса показались сорбские воины, а собравшиеся вокруг ограды туринги бросились к ним. В дикой сумятице они столкнулись и началась сеча.
Когда Инграм поднялся, то увидел перед собой окровавленную голову Готфрида, а против себя – столб дыма, поднимавшийся над его усадьбой. На одно мгновение он склонился над лежащим юношей, затем схватил палицу сорба, вскочил на лошадь и снова ринулся в свалку. Как безумный носился он среди сорбов, отыскивая орлиное крыло, развевавшееся на шапке предводителя. Он смутно видел, как Мирос собирал воинов своих вокруг знамени, а Вольфрам с отрядом Альбольда направлялся к Миросу, и как сорбов мало-помалу оттеснили к лесу. Инграм во всю мочь помчался к своему врагу, рукой и голосом побуждал соотечественников. Ратиц видел перед собой сверкающие глаза и развевающиеся волосы своего врага, слышал над собой удары колокола, и, разразившись проклятьями, бросился в лес, преследуемый Инграмом. Вскоре туринг одиноко гнался за Ратицом по лесной тропке, ведущей к священной дороге, среди древесных корней, скал и по руслу потока. Не раз сорб пытался свернуть и с кривым мечом броситься на врага, но тропинка нигде не представляла удобного места, а в воздухе все звучал грозный боевой набат.
Во время этой бешеной погони в груди Инграма как бы проносилась зарница радости. Инграм испустил резкий свист, и Ворон остановился, поднявшись на дыбы. Сорб начал бешено хлестать коня плеткой. Преследующий приближался. Видя, что конь не трогается с места, Ратиц спрыгнул на землю и с быстротой молнии вонзил меч в живот Ворона. Инграм громко вскрикнул, а в ответ ему раздался язвительный хохот. Сорб ринулся под гору. Но в то же мгновение в воздухе сверкнула палица, и Ратиц повалился на землю.
Инграм соскочил с коня, схватил оружие и второй раз поразил лежащего. Победитель снял с убитого кривой меч, сорвал орлиное крыло с разбитого шлема и, бросившись на землю, обнял шею Ворона, который взглянул на хозяина верными глазами.
Инграм встал и свирепо взглянул на своего мертвого врага. Тот лежал со сжатыми кулаками, со сведенными членами. Умер и верный Ворон. Посуровевший Инграм повернулся и отправился назад, к дому. Свирепый гнев, некогда возбуждавший его, мгновенно улегся.
Вдруг он услышал слабые звуки и скорбный голос: «Я тоже воин, только ты не видишь этого» – и перед ним предстал образ юноши, некогда так грустно покинувшего Инграма со словами: «Несчастный ты человек». Слова эти беспрестанно раздавались в душе всадника, горячие слезы струились из его очей, а вдали беспрестанно звучал напоминанием и скорбью колокол Бога христиан. И теперь, на возвратном пути, таинства нового учения стали проясняться ему в слабых звуках. Юноша пожертвовал жизнью, как витязь христианского Бога, за человека, который не был ему другом. И в колокольном звоне Инграму слышался голос убитого: «Приди и ты». Он пришпорил коня, поняв, что и его призывал Бог, купивший его, Инграма, ценой воина своего. Невдалеке раздавался воинственный клич турингов, но Инграм взглянул на утреннюю зарю, позлащавшую вершины деревьев и отправился к месту, откуда все светлее и светлее проникал зов в его душу.
Винфрид сидел на ступеньках алтаря, держа на коленях голову убитого монаха и уста его тихо шевелились. Вокруг него рыдали коленопреклоненные монахи и христианки, а за ними, наклонив головы, стояли воины, оставшиеся для охраны храма.
К деревянной ограде подъехал всадник, а одна из стоявших на коленях женщин поднялась и направилась к нему. Вслед за этим в помещение вошел человек без меча, со следами битвы на лице. Все отвернули от него глаза, робко уклоняясь с его дороги, но не обращая на это внимания, он подошел к алтарю и сел на ступеньках у ног покойного, близ епископа, так что труп юноши лежал между ними.
Епископ вздрогнул, увидев подле себя врага, ради которого юноша принял смерть. Инграм положил украшение со шлема сорба на платье мертвого и тихо промолвил:
– Он отомщен. Ратиц убит!
Потом взглянул в лицо епископа.
В Винфриде закипела кровь при известии, что убийца сына его сестры сражен. Он приподнял голову, мрачное пламя сверкнуло в его глазах, но в тоже мгновение гнев его был сменен смирением. Он смахнул рукой орлиное крыло с одежды монаха, приподнял покров с его головы и тихо сказал, указывая на разбитый лоб:
– Господь сказал: любите врагов ваших и благотворите оскорбляющим вас.
И Инграм вскричал:
– Теперь убежден я, что истинно следуешь ты заповедям великого Бога, хоть это трудно и горько для тебя. Я уверовал в Бога этого юноши, добровольно принявшего смерть за меня, врага своего. Такая любовь превыше всякой воинской доблести.
И приподняв покров с лица покойного, он поцеловал его в уста, безмолвно сел подле него и закрыл лицо руками.
– Слово лишенного мира не должно раздаваться в присутствии соотечественников, – глухим голосом сказал Азульф, стоявший за Инграмом. – Если изгнанный находится здесь, то пусть скрывает он голову свою, пока народ не даст ему мира.
– Там горит двор моих отцов, Азульф, и если турингам угодно, то могут они бросить волка в пламя, – ответил Инграм и снова склонился над умершим.
– Убежище для лишенного мира – у алтаря Господня, – сказал Винфрид. – Держи над ним крест, Мегингард и проведи его в твою хижину.
– Оставь меня здесь, – попросил Инграм. – Пока его смертные останки находятся среди вас. Поздно встретился я с моим спутником.
9. Возвращение на родину
Неделю спустя Инграм стоял в хижине монаха на ступеньках алтаря, устроенного некогда Винфридом. Вошедший Меммо поставил перед ним корзину и сказал:
– Отведай кушанья, приготовленные женщинами на мызе.
– Ласково же ты заботишься о твоем пленнике, – грустно ответил Инграм. – Но для узника, лишенного свободы, всякое кушанье противно.
– Я знаю, что кое-кто из домочадцев мыслит иначе, – ответил Меммо.
Но так как Инграм молчал, то монах словоохотливо продолжил:
– Я ходил с Вальбургой в пещеру к медведю Буббо. Он выпил весь напиток епископа и проспал нападение язычников. Плохо этому человеку, безумно говорившему, что хочет сделаться отшельником.
