Мэри Хоффман - Город Цветов

— Правда? — удивился Николас. — Помнится, мне пришлось покинуть Талию как раз потому, что там меня никто не смог бы вылечить, а ваши доктора сумели.

Джорджию очень беспокоило состояние Николаса. После того как он первый раз стравагировал в Джилию и загорелся желанием остаться там навсегда, Николас изменился до неузна­ваемости. Они со Скаем не переставали  твердить ему о том, что это безумная идея, что он должен подумать, какую боль причинит Мулхолландам своим исчезновением, о том. что в Джилии Николас снова окажется с изувеченной ногой и уже не сможет вести там прежнюю жизнь, Он слушал друзей и как будто соглашался с их доводами.

Но сейчас, когда он увидел, как напали на его семью, все из­менилось. Николас был непоколебим и полон решимости и это напоминало Джорджии о том времени, когда он решил покинуть свой мир и перенестись и другой, где его смогут вылечить. Толь­ко на этот раз она не пользовалась его доверием — он ничего ей не говорил о своих планах, и именно это заставляло ее нервни­чать. Она не хотела себе в этом признаваться, но ей было больно, что он может покинуть ее роди возвращения в свою семью. Джор­джия привыкла быть для Николаса всем.

— Ты вернешься туда сегодня вечером? — поинтересовалась Элис.

— Конечно, — ответил Николас, хотя этот вопрос был задан Скаю.

Никколо согласился, чтобы его сыновей перевезли в монастырь Святой Марии из виноградника, только сначала сам осмотрел лазарет. Он послал своих людей убрать в монастыре и в церкви. Но он был против того  чтобы туда же поместили и Филиппо Нуччи. Но тут неожиданно вмешалась Беатриче.

— Этот юноша так же продан своей семье, как Фабрицио и Гаэтано — нашей, — твердо заявила она — Разве ты не помнишь, как мы все вместе играли, когда были детьми? Мама усаживала Филиппо к себе на колени и рассказывала сказки. А где сейчас его собственная мать? Погибла или пропала. Ради всего святого, мы должны заботиться о нем так, как хотели бы, чтобы люди за­ботились о моих братьях, если бы нас не было рядом.

Никколо не подозревал в дочери этой неприятной ему твер­дости характера и позволил ей поступать по ее усмотрению. Но Сульен не верил ему и приказал троим монахам нести круглосуточную службу возле кровати Филиппо.

Наконец Джудитта добралась до своей мастерской. Там она обнаружила своих подмастерьев начавших делать уборку. Все постели были вынесены на балкон ее спальни и сушились на солнышке, а кухонная печка была набита сухими дровами Плит­чатый пол мастерской ее ученики подмели и вымыли. Но они не прикоснулись к статуям, которые все были заляпаны грязью, даже прекрасная белая статуя Duchessa Беллеццы. Но, к счастью она стояла не постаменте и выглядела так, словно наблю­дала за потоками воды из своей парадной лодки.

— Maestra, — сказал Франко, — мы очень рады видеть вас живой и невредимой. Но мы не знаем, что с вами случилось — ходили всякие слухи, будто на площади Благовещения произо­шло сражение.

— Это не слухи, — ответила Джудитта, — а жестокая правда. Я ухаживала за ранеными.

Рассказы о бойне распространились по всему городу. Тела Нуччи на Пьяцца Дукале, а также черные траурные ленты на дверях дворца ди Кимичи давали некоторое представление о случившемся, а сплетники дополняли рассказы своими домысла­ми. Но никто не ожидал того, что случилось поздним утром: Маттео и Грациэлла Нуччи. все еще в праздничных одеждах, сейчас грязных и запачканных кровью, с гордо поднятой голо­вой проследовали от дома Сальвини прямо к Палаццо Дукале и потребовали отдать им тело Камилло Нуччи. Его не было сре­ди повешенных на площади, но они с огромным горем смогли увидеть там своих племянников и братьев.

Великий князь самолично открыл дверь, узнав, каких два просителя явились к нему.

— Очень редко лиса сама возвращается в капкан, — прого­ворил он, увидев Маттео Нуччи.

Старик встал перед ним на колени прямо на грязной площади.

— Делай со мной все, что хочешь, — произнес он. — Мне все равно. Но позволь нам сна чала похоронить сына к скажи, где тело его брата, чтобы мы могли похоронить их вместо. А потом, если ты уже лее равно украл у нас всех сыновей, мы будем готовы присоединиться ж ним.

— Это я украл у вас сыновей? — гневно воскликнул Никко­ло. — Мой собственный сын лежит мертвый в часовне, а моя невестка стала вдовой в день свадьбы. Мужья двух других при смерти. И все это из-за твоего сына-убийцы. Но ты можешь забрать его тело, если кто-то найдет то место в приюте, куда его бросили мои солдаты. Что же касается другого, он пока жив и будет жить, чтобы сполна ощутить всю силу моей мести.

Маттео встал с колен.

— Я предлагаю себя в качестве заложника, — сказал он, — если вы позволите моей жене проведать Филиппо.

— Ты не в том положении, чтобы предлагать мне сделку, — прорычал Никколо. — Я могу повесить тебя и твою старую ведь­му рядом с вашими родственниками и оставить на съедение воронам. Да и твоих дочерей тоже!

— Но ты не сделаешь этого, — произнес Папа, появляясь из-за спины брата на ступеньках palazzo. — Уже и так убийств более чем достаточно. Камилло Нуччи похоронят со всеми подобающими ему почестями, и всех этих несчастных — тоже. А я сам провожу синьору Грациэллу в монастырь к ее сыну. Что же касается синьора Маттео, то у нас сейчас нет для него ни одной более или менее сухой темницы. Думаю, он с дочерь­ми и всеми, кто также участвовал в нападении, могут добро­вольно сдаться на мою милость. Я возьму их под стражу в пап­ской резиденции, где они будут находиться до тех пор, пока не предстанут перед судом.

Великий герцог не мог выразить своего недовольства. В кон­це концов, его брат был Папой и управлял в качестве князя самым главным городом Талии, хотя Никколо и являлся главой семейства ди Кимичи. Никогда еще Фердинандо не бросал ему вызов — тем более публично.

Розалинд не знала, что делать. Именно теперь, когда ее физи­ческое здоровье улучшилось по сравнению с тем, что было на протяжении нескольких лет, когда она начала встречаться с муж­чиной — впервые, с тех пор как родился Скай, — его отец вне­запно появился из ниоткуда. А Ская как будто что-то выбило из колеи. Поэтому неудивительно, что он не хотел иметь ниче­го общего с Воином. И эта история, когда он ранил Николаса и сам был ранен — причем не хотел говорить, кто лечил их раны, — нет, все это было совершенно непонятно.

В течение последних трех лет он был образцовым сыном, преданным, безропотно выполняющим домашние обязанности, которые из-за болезни она не могла выполнять сама.