Хаджи-Мурат Мугуев - Три судьбы
В молодой зелени побитых садов расположились дроздовцы. Чубатые донцы, держа в поводу коней, не спеша расхаживали по улочкам хуторка, уныло и безнадежно пытаясь набрести на съедобное среди опустевших и полуразрушенных хат.
— Чего шукаете-то? Здесь до вас небось не один полк проходил. Вишь, как развернули, — кивая на обгорелые руины, сказал один из пехотинцев.
— Дале некуда, как есть зруиновали… — печально оглядывая мертвый хутор, подтвердил донец, — видать, здесь дюже бились.
— Хватало, — закуривая, подхватил солдат.
Через дорогу, саженях в пятнадцати от них, среди молодой фруктовой поросли расположился офицерский взвод. Утомленные переходом офицеры вповалку лежали на мягкой, недавно напоенной дождем земле.
На окраине хутора были выставлены пулеметы, возле которых прохаживался командир роты.
— От Изюма на нас бронепоезд идет, большевистский. Через полчаса будет здесь, — доложил прибежавший вестовой.
Командир роты быстро, почти бегом, бросился к отдыхавшим в саду дроздовцам.
Улица хуторка заполнилась серыми фигурами, быстро перебегавшими в широкий яр, полукольцом окружавший станцию.
Позади семафора, в густой низкорослой зелени крыжовника, дулом вперед, прямо на железнодорожное полотно, были установлены два снятых с передков горных орудия, невидимыми стволами хищно стороживших еще свободный путь.
— Прапорщик Клаус, вы с двумя пулеметами и офицерским полувзводом займите двор станции и, как только артиллерия откроет по бронепоезду огонь, стреляйте по вагонам. Я с полуротой и остальными пулеметами буду из оврага обстреливать фланг, — командовал ротный. — Вы, сотник, — обратился он к ожидавшему своей очереди казачьему офицеру, — с вашим разъездом поддерживайте огнем остающуюся здесь офицерскую заставу. Помните, господа, будет позором и преступлением, если мы упустим бронепоезд. Уйти он не должен, ни в коем случае.
Люди быстро рассыпались по садам и оврагам. Клаус со своими пулеметами и офицерским полувзводом примостился у станции. Страха не было, взамен него было чувство тоскливого одиночества.
Он быстро окинул взглядом рассыпавшихся по двору офицеров, устанавливавших пулеметы и занимавших позиции.
— Господин прапорщик, гудит, уже близко, — услышал он внезапно около себя шепот, и над пулеметом поднялось напряженное лицо наводчика.
Впереди гудели рельсы, по которым, словно по гигантским струнам, полз набегающий шум подходившего к хутору бронепоезда.
Прапорщик чуточку приподнялся и быстрым шепотом приказал:
— Приготовьтесь. Без моей команды не стрелять!
Пулеметчики замерли в проломах стены. По двору, на корточках, пригибаясь и волоча винтовки, перебегали, прячась за камнями, офицеры.
Гул рос и приближался. Над холмами поднималось облако дыма, из-за пригорка медленно вырастала закопченная паровозная труба подходившего бронепоезда.
— Сергеев, ну-ка взгляните, дружок, не блестит ли орудие? Вам с фланга виднее, — прикрывая рукой рот, негромко крикнул артиллерийский капитан одному из дроздовцев.
— Куда там видно. Да вас теперь и в бинокль не рассмотришь. Так в зелени упрятались, что любо-дорого, — похвалил дроздовец.
— А все матушка германская война научила, — любовно похлопывая по стволу трехдюймовки, проговорил батареец.
Из зелени ветвей на расстилавшееся впереди полотно дороги и платформу полустанка смотрели два внимательных орудийных дула, мастерски замаскированных срубленными в саду деревцами и ветвями.
У орудий, в полной боевой готовности, ждали батарейцы, тщательно, не в первый раз выверяя прицел наведенных в упор на станцию пушек.
Вдруг капитан поднял голову и внезапно изменившимся голосом произнес:
— Да что там такое? Остановился он, что ли? — и, прячась в кустах, поспешно бросился к дороге.
Шум подходившего бронепоезда стих, потом опять застонали-запели рельсы, возник тяжелый, но теперь уже удаляющийся гул. Дымное облако над трубой закачалось и тоже стало уплывать назад.
— Уходит! — с отчаянием закричал ротный. — Заметил, видно, засаду. Да бейте, бейте же по нему! — завопил он.
И сразу же на дорогу из кустов высыпали прятавшиеся в засаде дроздовцы. Кто стоя, кто с колена, кто даже на бегу открыли частый огонь по быстро уходившему задним ходом бронепоезду.
— Да стреляйте ж из орудий, окаянные! — вопя и матерясь орал капитан.
Оба орудия беглым огнем стали бить по бронепоезду, но он, даже не отвечая на выстрелы, быстро уходил на север.
— Упус-ти-ли! Проморгали, мерзавцы! И кто это вылез, кто высунулся? Обнаружили себя, не смогли замаскироваться. Под суд отдам негодяев! — орал капитан, ясно понимая, что за упущенный бронепоезд в первую очередь придется отвечать ему.
— Да, Борис Иваныч, все было скрытно, ни один человек не появлялся. Видно, они получили приказ по рации, — оправдываясь, стали говорить офицеры.
Еще два гулких выстрела проводили быстро исчезавший за холмами бронепоезд.
— Проспали, прозевали, — чуть не плача от бесполезной ярости, простонал ротный.
Все стояли молча, с растерянными и смущенными лицами.
— Борис Иванович, верно, так и есть — они по рации получили приказ вернуться, иначе не могло и быть. У нас все было сделано отлично, — наставительно сказал артиллерист.
И Клаус, молча наблюдавший за капитаном, заметил, что тот с надеждой и удовлетворением кивнул головой.
— Пишите рапорт, а мы все присутствующие здесь господа офицеры подтвердим, что только случай спас красных от гибели, — еще раз подсказал артиллерист.
— Так точно. Именно случай, не будь у них рации или искрового телеграфа, каюк бы, — заговорили офицеры.
Капитан обвел всех глазами и уже спокойнее сказал:
— Благодарю, господа. Сейчас пошлю донесение штабу.
«И тоже ложь, и тоже обман! Господи, все, все обман!» — подумал Клаус и медленно пошел к своим пулеметам.
ГЛАВА XII
«Я больше не могу. Пусть я трус, пусть слизняк, ничтожество, но я не мо-гу больше, — шептал Клаус, в сотый раз обдумывая состояние, которое не покидало его все последние дни. — Пусть это стыдно и отвратительно, но ведь я-то ничего, решительно ничего не могу поделать с этим…» — как бы оправдываясь перед собою, повторял прапорщик.
«Ах, почему не ранили меня, — неожиданно пришло в голову Клаусу. — Ведь ранят же других легко, куда-нибудь в кисть руки или в ногу. Сейчас же эвакуировался бы в тыл, и все эти страхи прошли бы, а там — мама, Соня. Я, раненный, для них герой». Прапорщик сразу сжался и остыл. Ему стало стыдно. «Ведь ранят же не по заказу, а если убьют… — Клаус съежился и боязливо оглянулся по сторонам. Противная угодливая мыслишка закопошилась в голове: — А что, если по заказу: именно в мякоть или в кисть».
