Анатолий Брусникин - Девятный Спас

Они оба повалились, но драгоценной ноши Илья не выпустил. Сидел на земле, ничего не соображая, и бережно прижимал лёгкое тело. Лицо Василисы было совсем близко, глаза в глаза.

— Ой… — пролепетала она тоненьким, детским голосом. — Илюша… Да как закричит: — Илья! Илья! Нашёлся!

И давай его обнимать, целовать.

В последующие годы своей жизни, если Ильша когда о чём и жалел — так это что у него в тот самый миг от счастья не лопнуло сердце. Попал бы сразу в рай, и разницы между землёй и небом не заметил бы.

Поразительней всего, что об оживших ногах он и не вспомнил. Это Василиса первая сказала:

— Ты нашёлся! Ты здоров, ногами ходишь! Какой день, ах какой день!

Только теперь он спохватился. Оглянулся на упряжку, до которой было добрых десять шагов. Вороной Брюхан пучился на хозяина, недоверчиво прядая ушами. Не ожидал от сидня этакой прыти.

— Уф, до чего ж я напугался, — содрогнулся Илья. — Прямо душа вон…

Василиса засмеялась:

— Ты напугался? Не ври. — Она вскочила на ноги, потянула его за собой. — Ну, вставай же!

«Не встану», — подумал Илья, и встал. Не с такой, как Василиса, лёгкостью, да ещё и пошатнулся, но стоял. Держали ноги, держали!

На крыльцо, толкаясь, вылетели Дмитрий с Алексеем — на девичий крик. Замерли, ничего не понимая.

Внезапно наверху что-то заскрипело, захрустело. По шву, где балкон соединялся со стеной, пробежала трещина, расползлась. Офицер с казаком отпрянули назад.

— В сторону! — взвизгнула Василиса, оттаскивая Илью от опасного места.

Вовремя: италианский балкон, краса фасада, с преужасным грохотом обвалился вниз, подняв целую тучу пыли.

Через минуту двор огласился громким смехом и звонким чиханием.

Трое мужчин и девица, перепачканные, но совершенно целые, громко ликовали.

— …Думала, разобьюсь! Он, как из-под земли, вырос!

— Илюха, ты стоишь?! Ходишь?!

— Говорили же каменщики: смотреть можно, ступать ни-ни… А-ха-ха-ха!

У Ильи слов не было, он радостно гудел невнятное, хлопал себя по ляжкам, притоптывал на месте.

Сверху, из пустого дверного проёма, который в отсутствие балкона смотрелся весьма нелепо, за ликующими наблюдал стройный юноша. Взгляд его фиалковых глаз были строг и сосредоточен. Поочередно остановился на каждом из четырех лиц и устремился дальше, к воротам.

Туда как раз въезжал всадник, никем кроме юноши не замеченный.

Он натянул поводья, сдвинул чёрные с проседью брови и со спокойным удивлением воззрился на весельчаков, отряхивая дорожный прах с камзола.

На улице остался эскорт, четверо синемундирных конников, у каждого в седельном чехле по карабину.

Княжна наконец оглянулась.

— Дядя! Твой балкон всё-таки обвалился! Я чуть не расшиблась! Кабы не… — Здесь Василиса запнулась. — …Кабы не этот вот человек, не было б у тебя племянницы.

Застигнутые врасплох появлением начальника, приятели повели себя неодинаково.

Гвардии прапорщик вытянулся и сделал правой рукой салютацию. Казак тронул бороду и поправил на боку саблю — запорожцы ломают шапку лишь перед царём иль, на худой конец, перед князь-кесарем. Простолюдин отошёл к своей тележке — мол, вы, дворяне, тут меж собой разбирайтесь, а наше дело мужицкое.

— Я думал, татаре напали. Разгромили мне дом и радуются, — сказал хозяин сдержанно, и лишь по искоркам, что блеснули в желто-карих глазах, было понятно, что пошутил.

Он упруго спустился на землю, потянулся, всё так же зорко оглядываясь. Приметил наверху сына, задержал на нём взгляд, но ничего не сказал и даже не кивнул.

— Василисушка, — с весёлой укоризной молвил Автоном Львович, — тебе бочок не продует?

Она схватилась за бок, обнаружила, что платье лопнуло по шву от подмышки до талии — видно лиф. Ойкнула, обхватилась руками, убежала в дом.

Спровадив племянницу, Зеркалов поманил пальцем Попова. Тот, не дожидаясь вопроса, доложил:

— Господин гехаймрат, дело. Срочное!

— И у меня к тебе тож, — с усмешкой, но уже не весёлой, а опасной сказал начальник. — Был я ныне у князь-кесаря. Гневен он на тебя. Говорит, пропал бесспросно, дерзким манером. Велел сыскать тебя и представить. Что ли тебе, Алексей, голова надоела?

Помертвев, Попов вскричал:

— Разве я бы посмел, кабы не важнейшая оказия!

И поспешно доложил, как на ассамблее случайно подслушал разговор подозрительного немца с мажордомом, как немец тот оказался вражьим курьером и попытался гвардии прапорщика убить, и что обнаружилась у гонца секретная шкатулка с письмом из шведского лагеря. Ежели бы господин гехаймрат наведался в приказную избу, то сержант Журавлёв обо всём отрепортовал бы, ибо о сем чрезвычайном деле извещён и к розыску причастен.

Кто другой из сумбурного этого доклада половины не понял бы, стал переспрашивать, но гехаймрат Зеркалов был муж ума острого и цепкого. Сохмурив брови, он спросил только об одном, грозно:

— Ты почему о тайном при чужих говоришь? — Хищное лицо дёрнулось в сторону казака и мужика, который тоже стоял недалеко и должен был слышать каждое слово. — Пусть на тебя пеняют. Эй, охрана! — оглянулся он на отборных ярыг, всегдашнее своё сопровождение. — Взять этих двоих и в приказ, под замок. Пускай посидят, пока дело не окончится.

— Это мой помощник Дмитрий Микитенко, князь-кесарь пожаловал его армейским прапорщиком. И второй тож при мне. — Попов метнул быстрый взгляд на Ильшу и мигнул: не встревай. — Князь велел мне помощников подобрать, чтоб непременно бородатые. По ведомому твоей милости стрелецкому сыску. Илейка этот один десяти ярыг стоит.

Зеркалов посмотрел на богатырскую стать мужичины, кивнул и махнул охране, чтоб оставалась в сёдлах.

Когда назревала большая охота и пахло серьёзной дичью, гехаймрат лишних слов не тратил, а времени тем более.

— Донесение, — сказал он, протягивая руку.

— Вот тайная шкатулка, хитрого устройства. Если бы не Илейка, ломать бы пришлось… А вот письмо.

Повертев раскрытую шкатулку, гехаймрат углубился в чтение. Несколько раз спрашивал у Попова незнакомые слова, ибо французский язык знал средне.

Прямо во дворе, даже не поднявшись в дом, свинцовым грифельком, который всегда имел при себе, списал донесение на листок. Подозвал Илью:

— А ну, борода. Раз ты сумел эту штуковину отворить, сумей и закрыть.

Мастер неспешно уложил сложенное письмо обратно в ларец, завертел его так и этак, защелкал пластинками. Скоро секретная коробка опять стала сплошь гладкой, непроницаемой. Начальник сунул её в карман камзола. — Ступайте в дом. Ждите. И чтоб никуда.