Клан Пещерного Медведя - Джин Мари Ауэл
– Охотники не пришли к согласию, – провозгласил Бран. – Мне одному предстоит принять решение. Теперь мне известно, что думает каждый из вас. Я буду размышлять о том, что вы сказали сегодня. Мог-ур сказал: вечером мы устроим обряд. Тем лучше. Мне необходима помощь духов. Всем нам нужна их защита. Завтра утром вы узнаете, что я решил. Завтра утром это станет известно Эйле. А теперь ступайте, готовьтесь к обряду.
Мужчины ушли, и Бран остался у костра в одиночестве. Тучи, подгоняемые холодным ветром, проносились по небу. Зарядил ледяной дождь, но Бран обращал на него внимания не больше, чем на гаснущие в костре огоньки. В сумерках он поднялся и, тяжело ступая, направился к пещере. Эйла недвижно сидела на том же месте, что и утром. «Она ожидает худшего, – заметил про себя вождь. – Чего еще она может ожидать?»
Глава 16
Ранним утром клан собрался на поляне перед пещерой. Резкие порывы восточного ветра обдавали пронизывающим холодом, но небо сияло яркой голубизной. Однако лучи солнца, показавшегося над горным хребтом, не могли разогнать царившее в клане уныние. Люди избегали смотреть друг другу в глаза. Руки праздно висели вдоль тел, никто не заводил разговора. Понурившись, люди разбредались по своим местам, страшась узнать участь необычной девочки, ставшей для них своей.
Уба ощущала, что мать ее вся дрожит. Порой Иза так крепко сжимала ручонку дочери, что причиняла ей боль. Уба понимала: не только холодный ветер виной тому, что мать бьет озноб. Креб приблизился к проему пещеры. Никогда еще великий шаман не производил столь устрашающего и внушительного впечатления. Его изборожденное глубокими шрамами лицо казалось высеченным из гранита, а единственный глаз хранил ледяную непроницаемость. Бран сделал знак, и шаман вошел в пещеру медленно, словно изнемогая под тяжестью невидимого бремени. Он подошел к своему очагу, взглянул на девочку, застывшую на подстилке, и, собрав всю свою волю, приблизился к ней.
– Эйла, Эйла, – тихонько окликнул он. Девочка вскинула на него глаза. – Время настало. Ты должна идти.
Ни проблеска чувств не светилось во взгляде Креба.
– Ты должна идти, Эйла, – повторил он. – Бран принял решение.
Эйла покорно кивнула и поднялась. Затекшие ноги плохо повиновались ей. Но она не ощущала боли. Безмолвно шла она вслед за Мог-уром, уставившись вниз, на землю, хранившую множество людских следов: отпечатки ног, босых и обернутых в шкуры, круглые отметины, оставленные палкой Креба, борозду, прочерченную его иссохшей ногой. Внезапно перед глазами у нее оказались ноги Брана в пыльных кожаных обмотках. Эйла остановилась и опустилась на землю. Почувствовав, как рука вождя коснулась ее плеча, она заставила себя поднять голову и взглянуть ему в лицо.
Прикосновение Брана вывело Эйлу из оцепенения, и вновь неизбывный ужас овладел ею. Перед ней было знакомое лицо вождя – низкий скошенный лоб, мохнатые брови, крупный крючковатый нос, всклоченная борода. Но суровость, исходившая обычно из холодных глаз Брана, исчезла, сменившись нескрываемой печалью и состраданием.
– Эйла, – вслух произнес вождь и тут же перешел на язык церемониальных жестов, используемый в особо важных случаях, – ты принадлежишь к клану. Клан хранит свои древние законы. С тех пор как возник клан, их передают из поколения в поколение. Ты родилась среди Других, Эйла. Но теперь ты одна из нас. И должна следовать законам, которые для нас священны. Во время охоты на мамонта мы видели, как ты взяла пращу и пустила из нее камень. Ты призналась, что давно охотишься с пращой. Законы наши гласят, что женщины клана не смеют браться за оружие. За нарушение этого закона полагается суровая кара. Таковы обычаи клана, незыблемые и неизменные.
Бран склонил голову и пристально взглянул в полные отчаяния голубые глаза девочки.
– Мне известно, что заставило тебя тогда на охоте метнуть камень, – продолжал он. – Но мне неизвестно, что заставило тебя впервые взяться за оружие. Однако, если бы не ты, Брак, мальчик, принадлежащий к клану, покинул бы мир живых. – Бран выпрямился и неторопливыми, особенно отчетливыми жестами, так, чтобы видели все, торжественно заявил: – Вождь клана благодарен девочке, спасшей ребенка, которому со временем предстоит стать преемником вождя.
Люди, замершие в ожидании, удивленно переглядывались. То, что мужчина у всех на виду благодарил женщину, само по себе являлось событием исключительным. Но в то, что вождь клана принес благодарность девочке, не достигшей даже еще женской зрелости, трудно было поверить.
– Наши законы не допускают отступлений, – продолжал Бран. Он сделал знак Мог-уру, и тот скрылся в своем святилище. – У меня нет выбора, Эйла. Мог-ур разложил сейчас священные останки и говорит с теми, чьи имена нельзя произносить вслух. Когда он закончит, ты умрешь, Эйла. Предаю тебя проклятию. Смертельному проклятию.
Эйла почувствовала, что кровь застыла у нее в жилах. Иза испустила пронзительный вопль, превратившийся в горестный стон, и метнулась к своей обреченной дочери. Внезапно Бран поднял руку, и завывания Изы оборвались.
– Я не закончил, – сделал знак вождь.
В наступившей тишине люди обменивались недоуменными взглядами. Что мог добавить Бран к тому, что уже сказал?
– Законы клана незыблемы. Я вождь, мой долг блюсти их. Женщина, прикоснувшаяся к оружию, подлежит смертельному проклятию, это так. Но законы не говорят, что это проклятие должно длиться вечно. Эйла, твое проклятие продлится, пока луна не совершит полный круг. Если духи будут к тебе благосклонны, к окончанию этого срока ты вернешься и вновь будешь жить среди нас.
Такого не ожидал никто. Потрясенные люди повскакали со своих мест.
– Бран прав, – заявил Зуг. – Законы не настаивают, что проклятие должно быть вечным.
– Это все равно что вечное! Разве можно вернуться, пробыв в мире духов так долго – пока луна совершит полный круг. Если бы проклятие длилось всего несколько дней, тогда она, пожалуй, вернулась бы, – предположил Друк.
– Прокляни ее Бран на несколько дней, он отступил бы от древнего закона, – пояснил Гув. – Некоторые шаманы утверждают, если проклятие продолжается недолго, дух обреченного на смерть не
