Приятель фаворитки. Царственный пленник - Хоуп Энтони

Я ни сколько не горжусь этой дуэлью. Я думаю, что мой противник легко одолел и убил бы меня, а потом исполнил свою обязанность убийцы, потому что он был самый искусный боец, когда-либо виденный мною, но в ту минуту, как он начал одолевать меня, полусумасшедшее истощенное, жалкое существо, стоявшее в углу, стало прыгать в безумной радости, крича:

– Это брат Рудольф! Рудольф! Я помогу вам, Рудольф, – и, схватив стул (он только мог поднять его с полу и немного вытянуть перед собой), стал подвигаться к нам. Надежда блеснула в моем сердце.

– Идите сюда! – закричал я. – Идите скорей. Ударьте его по ногам!

Детчард отвечал отвечал сильным ударом. Он едва не пронзил меня.

– Идите скорей, идите! – продолжал я.

И король весело рассмеялся и подходил к нам, толкая стул перед собой. С громким проклятием Детчард отскочил назад и прежде, чем я мог сообразить происходящее, обратил свою шпагу на короля. Он нанес один сильный удар, и король с жалобным криком упал на пол. Негодяй снова повернулся ко мне. Но он сам приготовил себе погибель: его нога попала в лужу крови, лившуюся из мертвого доктора. Он поскользнулся и упал. Быстрее молнии бросился я на него, схватил за горло, прежде чем он успел опомниться, и пронзил его шею шпагой; с заглушенным стоном он упал на труп своей жертвы.

Был ли король убит? Такова была моя первая мысль. Я подошел к нему. Да, он казался мертвым, на его лбу была большая рана, и он, неловко свернувшись, лежал на полу. Я опустился на колени около него и приложил ухо к его груди, чтобы убедиться – дышит ли он. Но прежде чем я мог расслышать что-либо, раздался громкий треск снаружи. Я узнал этот шум: опускали подъемный мост. Через минуту он опустился по эту сторону рва. Теперь меня поймают, как в мышеловке, и со мною короля, если он еще жив. Я взял свою шпагу и вышел в первую комнату. Кто опускал мост, – не мои ли друзья? Если они, то все обстояло благополучно. Глаза мои остановились на револьверах, и я схватил один из них; затем остановился у наружных дверей, чтобы послушать. Я хотел и послушать, и перевести дыханье; я оторвал клочок от своей рубашки и перевязал окровавленную руку, а потом снова стал слушать. Я бы отдал все на свете, чтобы услыхать голос Занта. Я был утомлен и обессилен, а Руперт Гентцау был еще на свободе в замке. Сознавая, что я лучше могу защитить узкую дверь наверху лестницы, чем широкий вход в комнату, я с трудом втащился по ступенькам и стал снова прислушиваться.

Что это за звук? Странный звук для такого ужасного времени и места. Веселый, беззаботный, презрительный смех, – смех Руперта Гентцау! Мне казалось невероятным, что кто-нибудь мог смеяться. Но благодаря этому смеху я понял, что Зант с нашими друзьями еще не прибыли; если бы они были здесь, Руперт не был бы в живых. А часы пробили половину третьего! О Боже! Ворот никто не открыл; Зант подошел к ним, потом к берегу рва и, не найдя меня, вернулся в Тарленгейм с известием о смерти короля и моей. Что ж, вероятно, пока они дойдут до дому, известие это будет верно. Разве в смехе Руперта не звучало торжество?

На минуту я в изнеможении оперся о двери, но вскоре почувствовал новую бодрость, когда услыхал презрительный голос Руперта:

– Что ж, мост опущен! Переходите через него. Ради самого Бога, покажите мне Черного Майкла. Назад, собаки! Майкл, выходи побороться за нее!

Если еще предстояла борьба, то я мог принять в ней участие. Я повернул в двери ключ и выглянул из нее.

XIX

ЛИЦОМ К ЛИЦУ В ЛЕСУ

С минуту я не мог ничего разглядеть, свет фонарей и факелов с той стороны моста ослепил меня. Но вскоре я стал видеть ясно. Сцена была необыкновенная. Мост лежал на своем месте. В конце его стояла кучка слуг герцога; двое или трое из них держали фонари, ослепившие меня, у трех или четырех в руках были пики. Они держались тесной кучкой, держа оружие наготове, с бледными, взволнованными лицами. Они были испуганы и со страхом смотрели на человека, стоящего среди моста со шпагой в руке. Руперт Гентцау был в одной рубашке и панталонах; на белом полотне виднелись кровавые пятна, но его грациозная, самоуверенная поза ясно показывала, что сам он не был ранен или ранен очень легко. Он стоял один, защищая мост против их всех и вызывая их на бой или, скорее, приказывая им выслать к нему Черного Майкла; они же, не имея огнестрельного оружия, отступали перед этим отчаянным храбрецом и не смели напасть на него. Они шептались между собой; позади их всех я увидел своего приятеля Иоганна, который, опираясь о ворота, платком вытирал кровь, лившуюся из раны на щеке.

По удивительной случайности, я оказался господином положения. Слуги окажут мне не более сопротивления, чем смелости при нападении на Руперта. Мне стоило только поднять руку, и он, с пулей в голове, отправится к праотцам. Он даже не знал, что я стою за ним. Но руки я не поднял – почему? Сам не знаю и до сих пор. Может быть, потому, что в эту ночь одного человека я убил врасплох, другого благодаря удаче, а неловкости. Кроме того, хотя он и негодяй, но мне не хотелось быть членом целой толпы против него одного… – может быть, и потому. Но сильнее этих неясных чувств были любопытство и волнение, которые заставили меня неподвижно следить за происходящей сценой.

– Майкл, собака! Майкл! Если ты в силах стоять, выходи! – закричал Руперт; он сделал шаг вперед и кучка людей попятилась перед ним. – Майкл, выходи!

Ответом на этот вызов послышался отчаянный женский крик:

– Он умер! Боже мой, он умер!

– Умер! – вскричал Руперт. – Мой удар был удачнее, чем я думал! – и он засмеялся торжествующим смехом. Потом он продолжал: Клади оружие! Теперь я здесь господин! Клади оружие, говорю!

Мне кажется, что они бы повиновались, если бы не случилось нечто новое. Во-первых, раздался отдаленный шум, крики и стук с противоположной стороны замка. Сердце мое замерло. Вероятно, мой отряд не послушался меня и искал меня. Шум продолжался, но, казалось, никто кроме меня, не слыхал его. Внимание всех было привлечено тем, что происходило перед их глазами. Кучка слуг расступилась и пропустила на мост женщину. На Антуанете было широкое, белое платье; ее темные волосы рассыпались по плечам, лицо было смертельно бледно, а глаза дико сверкали при свете факелов. В дрожащей руке она держала револьвер и, шатаясь на ходу, выстрелила в Руперта Гентцау. Пуля пролетела мимо и ударилась в карниз над моей головой.

– Клянусь, – засмеялся Руперт, – если бы ваши глаза были так же мало убийственны, как ваши выстрелы, я не очутился бы в беде, а Черный Майкл не попал бы в ад сегодня.

Она не обратила внимания на его слова, а, сделав сверхъестественное усилие, стала спокойнее и остановилась, потом медленно и обдуманно стала снова подымать руку, старательно целясь.

Ждать выстрела было бы безумием. Руперт должен кинуться на нее или отступить ко мне. Я также навел на него револьвер.

Но он не сделал ни того, ни другого. Ранее, чем она успела прицелиться, он склонился в самом изящном поклоне, воскликнув:

– Не могу убивать женщину, которую целовал.

Ранее, чем она или я могли остановить его, он уперся рукой в перила моста и легко прыгнул в воду.

В ту же минуту я услыхал топот ног, и знакомый голос Занта воскликнул:

– Боже, герцог убит!

Видя, что я более королю не нужен, я бросил револьвер и выбежал на мост. Раздался крик удивления: – король! – Я же, как и Руперт Гентцау, со шпагой в руке, перескочил через перила с твердым намерением покончить с ним счеты и поплыл за ним, не выпуская из вида его курчавой головы на воде шагах в пятнадцати от себя.

Он плыл легко и быстро. Я же был утомлен и плохо владел раненой рукой и потому не мог настичь его. Некоторое время я плыл молча, но когда мы завернули за старую башню, я закричал:

– Стой, Руперт, стой!

Я видел, что он оглянулся, но продолжал плыть. Теперь он держался берега, выбирая место, чтобы выйти из воды. Удобного места не было, но там висела веревка, привязанная мною. Он доплыл до нее ранее меня. Может быть, он не заметил ее; если же поднявшись по ней, он вытащит ее за собой, то далеко уйдет от меня. Я приложил всю оставшуюся во мне силу и стал настигать его, тем более что он невольно замедлил движение, выбирая удобное место.