Гвидо Дикман - Лютер
Она взяла маленький носовой платочек и принялась вытирать своему супругу пот со лба и с шеи. Когда ее пальчики нежно дотронулись до его груди, он вздрогнул и тихо застонал. Она чувствовала, что ему страшно, но он не уклонялся от ее ласк.
— Я боготворю тебя, — тихо сказал он, наклонился и поцеловал ее в губы.
Какая сладость была в этих губах! Он ощутил ее теплое дыхание на своих щеках и стал осторожно гладить ее тело. Провел руками по ее плечам, по спине и наконец по бедрам и почувствовал, как она вся напряглась. Их сердца громко стучали наперегонки.
Сильный удар в оконное стекло заставил Мартина подскочить. Он быстро выбрался из постели и прокрался вдоль стены.
— Если это убийца, скажи, пусть подождет до завтра, — мрачно пошутила Катарина, но по ее лицу было заметно, что она сильно напугана.
И снова пригоршня земли ударилась в стекло. Мартин приоткрыл створку ставен, и в спальню хлынул холодный лунный свет. Он посмотрел вниз, в монастырский сад, и обомлел.
— Боже мой!
— Что там, любимый?
— Там, внизу, стоит Карлштадт, — ответил Мартин. — Никаких сомнений, это он.
Катарина со вздохом откинулась на подушки и принялась теребить ленты своей ночной рубашки.
— Вот славно! — проговорила она, надувшись, как маленький ребенок. — Теперь каждую ночь под нашим окном будет стоять человек, который пришел с тобой поговорить?
Мартин не ответил. Он сунул ноги в башмаки и накинул на плечи легкую мантию. Потом со свечой в руках вышел из комнаты и направился по гулкому коридору к лестнице. Катарина нетерпеливо ждала. Несмотря на тепло одеяла и подушек, ей вдруг стало зябко. Если бывший магистр Карлштадт посреди ночи пришел под окно ее супруга, значит, случилось что-то плохое.
Ей показалось, что прошла целая вечность, наконец Мартин вошел в комнату. Он был настолько бледен, что Катарина, вскрикнув, закрыла рот рукой.
— Ульрих мертв, — сказал Мартин. — Три дня назад его сожгли в Брюсселе на рыночной площади. Опять этот проклятый Алеандр…
— Алеандр?..
— Он был там в качестве нунция нового Папы. И никто не убедит меня в том, что он здесь ни при чем. Этот убийца все-таки отомстил мне!
Глаза Катарины наполнились слезами. Она положила руку Мартину на шею и притянула его голову к себе на колени. Оба замерли, пока Катарина наконец не промолвила:
— Царство Алеандра есть царство мгновения, а не царство вечное. Он ведь просто боится, что ничего из того, за что он боролся, его жалкую жизнь не переживет. Заблудшая, потерянная душа!
Мартин поднял голову и посмотрел на нее печальными глазами:
— Дай Бог, чтобы наши души не потерялись в этом мире.
Мартин старался одолеть то страшное горе, каким для него была смерть Ульриха, и поэтому с неистовством окунулся в работу. Каждый день его можно было видеть у алтаря в церкви Святой Марии. По вечерам он сидел вместе с Катариной у камина в своем кабинете и работал над новыми трудами и проповедями или отвечал на письма. Все чаще к нему приезжали за советом посланцы из разных немецких княжеств. Курфюрст Бранденбургский и ландграф Гессенский, голоса которых имели особый вес в Священной Римской империи германской нации, тем временем безраздельно приняли учение Лютера и начали у себя реорганизацию Церкви согласно духу Священного Писания. Их примеру последовали и другие князья, а также бесчисленное множество городов империи.
Через год после бракосочетания Мартина эрцгерцог Фердинанд, брат императора, на рейхстаге в Шпейере вынужден был дать разрешение, хотя и временное, на существование новой лютеранской конфессии. Угроза войны с гурками опять потребовала единения всех имперских сословий. На короткое время споры вокруг сочинений Лютера и его учения отошли на задний план. До очередного Вселенского Собора каждый в империи имел право жить так, как ему подсказывает совесть и его ответственность перед Богом и императором. Когда герольды огласили решение рейхстага во дворе Виттенбергского замка, люди, ликуя, бросались друг к другу в объятия прямо на улице. Мартин и Катарина вдвоем отправились в церковь Святой Марии и вознесли тихие молитвы перед саркофагом своего покровителя. Курфюрст Фридрих умер за несколько месяцев до рейхстага. Мартин еще успел вручить ему свой перевод Библии. Он посвятил этот перевод мудрому курфюрсту в благодарность за все, что он для него сделал.
Теперь саксонский трон занял его брат Иоганн, прозванный Постоянным. При дворе поговаривали, что он не желает оставаться в Виттенберге и намеревается перенести свою резиденцию в Торгау или в Дрезден. Мартин задавал себе вопрос, какие последствия это может иметь для него и для его семьи. До сих пор правитель и его советник Спалатин всегда были поблизости, и это позволяло Мартину чувствовать себя более уверенно. Правда, Иоганн тоже обещал ему свое покровительство, но будет ли он действительно проводить ту же политику, что и его предшественник, и сможет ли он в случае серьезных разногласий противостоять императору — это должно было показать время.
В семейной жизни Мартина тоже были и радости, и горести. В тот же год, когда собирался рейхстаг, Катарина произвела на свет здорового мальчугана, которого они назвали Иоганном. Симпатичный малыш сразу завоевал сердце отца. Мартин был без ума от счастья, когда смотрел на мальчика, и даже его престарелые родители радовались и неустанно слали подарки своему первому внуку. Через год с небольшим родилась девочка, Элизабет, слабенькая и болезненная. Мартин и Катарина ночи просиживали возле ее колыбели, но в августе следующего года малютка умерла. Мартин был безутешен. Словно тень, бродил он по галереям бывшего монастыря, ставшего домом для его семьи, прислушиваясь к завыванию ветра, который хлопал дощатыми ставнями.
Катарина делала все, чтобы облегчить Мартину груз его забот, но он больше не прикасался к перу. Он очнулся от своего оцепенения только тогда, когда узнал, что брат императора созвал еще один рейхстаг в Шпейере и отрекся от своего решения, которое принял на предыдущем рейхстаге из соображений холодного расчета. Тем самым Вормсский эдикт вновь вступал в силу. Сторонники Мартина снова были объявлены еретиками и подверглись жесточайшему преследованию.
— Присутствовавшие там князья Церкви восприняли это как неслыханное оскорбление, — рассказывал Спалатин однажды вечером, ужиная вместе с Мартином и Катариной в бывшей монастырской трапезной. Он рассеянно смотрел, как служанка подкладывает ему на тарелку хлеба, сыра и копченого сала, но не проявлял к еде никакого интереса.
Катарина озабоченно поглядывала то на него, то на своего мужа, который неподвижно сидел в кресле, не спуская глаз со Спалатина.
